отвязаться от возможного «хвоста», а потом кружным путем добраться до Пересыпи. Геннадий, наверное, уже ждет ее с нетерпением.
С тех пор как Тоня оказалась в Одессе, она все больше убеждалась, что наиболее быстрый путь — не всегда самый короткий.
Поев, она вышла на улицу, захватив сумку для продуктов.
Теперь она могла торопиться. Мало ли какие заботы.
Купила всякие мелочи и наконец, убедившись в том, что слежки нет, безлюдными переулками направилась на Пересыпь.
Конечно, она нарушала требование Федора Михайловича приходить реже, но ведь она узнала, какая страшная участь готовится партизанам, укрывшимся в катакомбах. Еще есть время подготовиться.
Когда она вошла, Егоров и Федор Михайлович сидели за столом, на котором стояла наполовину опустевшая бутылка вина.
— Вот обмываем штампик в паспорте новоявленного одессита, — благодушно сказал Федор Михайлович.
Егоров выхватил из кармана паспорт и помахал им в воздухе:
— Вас приветствует инвалид труда, страдающий неоперабельной грыжей!
— Что-то очень уж развеселились, — заметила Тоня, снимая пальто.
Федор Михайлович поставил перед ней рюмку, налил до краев:
— Выпей!
— За штампик?
— Нет! За Савицкого! — провозгласил Федор Михайлович. — Он разрешил тебе «сотрудничать» с гестаповцами, но только под нашу с ним ответственность, — кивнул он в сторону Егорова, который, улыбаясь, тянулся к Тоне, чтобы чокнуться с ней.
Тихо звякнули рюмки из толстого тусклого стекла. Тоня отпила глоток сладковатого портвейна, который терпеть не могла, и впервые за долгое время почувствовала себя как-то более уверенно. И почему-то захотелось разбить эту благостную атмосферу застолья, их чуть хмельное веселье. Они ведь даже не поинтересовались, о чем говорил с ней Штуммер и чего ей стоила эта встреча.
— А Тюллер мировой мужик! — сказал Егоров, видимо продолжая прерванный ее появлением рассказ. — Все понял с полуслова и попросил подождать. Я присел на боярскую скамью. Жду. Смотрю — мимо идет настоящий рыцарь, со шпагой на боку и в плаще. Ну, думаю, наверно, переодетый шпик!
Федор Михайлович расхохотался.
— А минут через пять, — продолжал Геннадий, — появляется Тюллер, подмигивает мне и сует паспорт. Он что, немец, этот Тюллер?
— Немец. Из колонистов, — сказал Федор Михайлович. — У него «крыша» будь здоров! Крепкая!
— И вы ему полностью доверяете? — спросила Тоня, не переставая думать о Зинаиде и Фолькенеце.
Федор Михайлович почуял что-то неприятное в этом ее вопросе.
— Доверяю! — и пристукнул кулаком по столу. — Во-первых, Тюллер член партии с двадцать четвертого… Ленинского призыва. А во-вторых, мною лично проверен. Для меня главное — дело! А в своем деле он просто незаменим. Художник!
— Да ведь Зинаида его дочь, кажется? — спросила Тоня.
— Дочь. Ну и что? Отвечает он за нее, что ли? Ты, Тоня, иногда примитивно мыслишь, прости уж меня. И лучше расскажи: была у Штуммера?
— Была.
— Что же ты молчишь?
— А вы не спрашиваете.
Она уже научилась рассказывать, не упуская подробностей, на первый взгляд незначительных, но передающих атмосферу события. Но сейчас ей трудно было излагать все по порядку: ее беспокоила судьба Короткова, и только об этом она могла говорить и думать.
— На рожон лезть не к чему. Жаль только, что ты так мало узнала.
— Как вам не совестно, Федор Михайлович! Я же узнала главное! — взорвалась Тоня и чуть не уронила рюмку, стремительно поднявшись из-за стола.
Выслушав сбивчивый, взволнованный рассказ Тони, Федор Михайлович даже прикрикнул на нее:
— Успокойся! Нервные барышни нам не нужны! Я навел о Короткове справки. Он в такой котел людей втягивает, что им не спастись. Объявил о перерегистрации коммунистов и комсомольцев. А зачем? Ты, надеюсь, понимаешь, чем это может кончиться для всей группы?
— Но что же делать? — растерянно спросила Тоня. — Сказать ему прямо, что гестапо его раскусило? Предупредить?
— Конечно, предупредить бы надо. Но не тебе.
— А кому?
— Я сам найду человека. А теперь вот о чем слушай. Повтори ей, — сухо приказал он Егорову. — Повтори ей то, что ты сказал мне.
— Есть приказ Савицкого: похитить Фолькенеца.
Тоня от неожиданности откинулась на спинку стула.
— Как — похитить? Не понимаю!
— План уже разработан. Самое сложное — заманить его в определенный час на берег моря у Люстдорфа.
— Почему именно там? — спросила Тоня.
— Это удобнее для подводной лодки. — Егоров помолчал, отпил глоток вина. — Ты ведь, Тоня, с Фолькенецем хорошо знакома?
— Что значит «хорошо»? Я видела его дважды: в день, когда мы с Леоном перешли линию фронта, и случайно на Дерибасовской.
Когда она привычно назвала румына Леоном, у Егорова зло дернулся уголок рта, но он сдержался.
— Савицкий предложил совершить эту операцию с помощью Зинаиды Тюллер.
— Это невозможно! — вновь решительно возразила Тоня. — Я к ней больше не пойду! В тот раз едва унесла ноги, вы же, Федор Михайлович, сами это знаете.
— Да, ты, пожалуй, права, — глухо сказал Федор Михайлович. — Надо искать более верный вариант.
Судили-рядили, но положение казалось безвыходным. Тогда Геннадий сказал, что отправится к Зине и просто-напросто припугнет ее. Однако Федор Михайлович отверг этот план. Нет, нужно действовать более тонко. Если довести Зинаиду Тюллер до крайности, она, почувствовав безысходность, сама перейдет через ту черту, которую пока еще, возможно, не перешла.
И вдруг Тоня сказала:
— Петреску!
— Что — Петреску? — насторожился Егоров.
— Надо привлечь к этому делу его. Тем более, что и Штуммер просил меня почаще встречаться с Леоном — зачем-то им это надо.
Егоров прикусил губу. Он понимал, что от предложения Тони нельзя отмахнуться, но дал бы дорого, чтобы оно оказалось таким же бесперспективным, как и те, которые были единогласно отвергнуты.
— Петреску? — задумчиво повторил Федор Михайлович. — Что ж, цэ дило треба разжуваты!
— А чем он может помочь? — прищурился Егоров. — Ты же сама говорила, что этот твой Леончик побаивается Фолькенеца.
— Побаивается или нет, дело не в этом, — возразила Тоня. — Речь идет не просто о Фолькенеце, а о Зинаиде и Леоне. Неужели это так трудно понять? Надо вклинить Петреску между ними, а там уже проще будет уточнить главный ход. Ведь Фолькенец увлечен Зинаидой. И если, к примеру, Леон пригласит ее на прогулку, Фолькенец, скорее всего, тоже увяжется. В общем, я подумаю, — сказала Тоня и поднялась. — Сейчас мы с вами все равно ничего не решим.
— Ты уже уходишь? — спросил Егоров.
