великую Российскую империю, и этим легендарным Саломеям, танцующим в неглиже, не следует доверять. Ты об этом, кажется, не подумал!..
Ольга Палем не могла знать о сути этого разговора, но женский инстинкт сразу подсказал ей, что Милицера надо бояться.
Проводив гостей, она спросила Довнара:
– О чем вы там говорили?
– Где?
– На кухне.
– Да так. О разном.
– Лучше сознайся сразу, что речь шла обо мне, и, конечно, я не заслужила от вас ни единого доброго слова...
Возник очередной скандал. Случилось невероятное, но точно подсказанное из глубин женского сердца: Ольга Палем настаивала, чтобы Довнар оставил дружбу с Милицером. Получалось какое-то несуразное положение: Милицер советовал Довнару избавиться от нее, а она требовала от него изгнания Милицера.
– Это очень пакостный человек, – доказывала она.
– Чем ты это докажешь?
– Он смотрит на меня так, словно я перед ним голая. И не спорь! Это вы глупцы, а мы, женщины, умеем читать во взорах мужчин даже то, в чем они никогда не сознаются.
– Что же ты прочла в глазах Стася?
– Не знаю – что. Но мне страшно.
– За кого? За себя?
– Не за себя, а за тебя, дурака...
Я давно уже склонен думать, что Ольга Палем была намного умнее Александра Довнара.
...................................................................................................
«Вива» был ею пристроен в подготовительный пансионат г-на Ивановского, обещавшего втемяшить в него то, чего не могла вдолбить гимназия. Ольга хлопотала по дому, подруг у нее не было, а на одиночество она никогда не жаловалась.
Сейчас ее угнетало другое. Ее любимейший изверг, общаясь с Милицером, обрел в своем характере, и до этого далеком от золотого, то, что раньше в нем не замечалось. Теперь, набравшись «мудрости» у того же Милицера, он начал выставлять наружу цинизм – грубый и беспардонный. На смену интимной деликатности пришло откровенное хамство, и Довнар, хватая в пястку самые интимные части ее тела, говорил самоупоенно:
– Во! На моих-то харчах какой здоровый бабец отрастила.
– Сашка, имей совесть, – отбрыкивалась она.
Теперь бороться с Довнаром становилось труднее.
Если раньше он во всем подчинялся мамочке, то отныне целиком подпал под влияние Милицера, более опасного и хитрого.
Желая исправить «семейное» положение, Ольга Палем поступила чисто по-женски, она решила перетянуть Милицера на свою сторону, дабы сделать из него союзника – в борьбе за Довнара (и против того же Милицера). Ради этого она решилась даже на то, чтобы пококетничать перед врагом, делая вид, что он ей безумно нравится, и однажды с гитарой в руке она исполнила персонально для него, как бы намекая:
С риском для себя она давала повод для ревности Довнара, но тот лишь зловеще усмехался, наблюдая за ее ухищрениями, а Милицер остался равнодушен к таким женским фокусам.
– Все-таки, – сказал он, – вы стараетесь напрасно. Я никак не похож на Иосифа прекрасного, а вы плохая жена вот этому глупому Потифару, – указал он на Довнара...
Милицер принадлежал к числу людей, опасных для тех, чья воля оказывалась слабее его воли. Такие люди, почти демонические, вольно или невольно вносят в чужие союзы хаос и разрушение. Люди, подобные Милицеру, суть диктаторы по натуре, природа словно заранее готовит их повелевать, и они, эти мелкотравчатые нероны, всюду отыскивают слабейшие места в человеческих отношениях, чтобы втереться между людьми, а потом насыщать свое тщеславие властью разрушителя. Люди такого сорта испытывают отвращение к любой гармонии, к любому проявлению красоты, и Милицер – тоже! – не выносил даже вида красивой безделушки, сразу желая изуродовать ее, испакостить, уничтожить. Так же поступал он и с людьми, натравливая их одного на другого, при этом он круто подчинял их себе, чтобы над ними потом и властвовать.
Он сделал все, желая опорочить и князя Туманова:
– Да гони ты от себя этого грузинского голодранца, который возомнил из себя какого-то Гомера... Ты нюхал его?
– Нет.
– Значит, еще не заметил, как дурно пахнет из пасти его сиятельства. Уверен, что у князя полно в животе глистов и солитеров. А он садится за стол, даже не помыв руки. Ольга Васильевна, в следующий раз, когда придет князь Туманов, вы не давайте ему вина, а угостите его отваром цитварного семени.
Впервые Ольга Палем ощутила свое бессилие, а Довнар все далее отходил от нее – днями в институте, вечерами пропадал у Милицера на Николаевской улице. Презирая себя, женщина часами простаивала напротив дома, где проживал Милицер, ожидала появления Сашеньки, а он все не шел, валил снег, и было холодно стоять на одном и том же месте, прохожие мужчины озирали ее с особым интересом, как оглядывают проституток, жаждущих приглашения до ближайшего трактира...
– С нетерпением ожидаю лета, – сказала она Довнару.
– Чтобы не мерзнуть? – засмеялся он.
– Нет, чтобы уехать туда, где нет Милицера.
Близились летние вакации (каникулы, как говорят ныне). Заранее они сняли дачу в Шувалове, пригороде Петербурга, а «Вива» с пансионатом Ивановского выехал на станцию Сиверская, и начался безмятежный период жизни... последний!
Александра Михайловна Шмидт из Одессы писала Ольге Палем, что смело вверяет ее заботам двух сыновей – старшего и младшего. «Уважаемая Ольга Васильевна», – таким обращением она начинала свои письма к ней... Посмотрим, что станется далее с этим ее «уважением»!
Не спорю, у всех матерей есть «материнское сердце», но что делать, если эти сердца бьются по- разному?
10. ДАЧНАЯ ЖИЗНЬ
Ольга Палем стала бояться перемен – даже пустяковых.
Дачный поезд отходил в полдень, и за час до отправления они, уже готовые ехать на вокзал, придирчиво осматривали комнаты – все ли взяли, не забыли ли чего-либо из вещей?
– Ключи оставим у швейцара, – заметил Довнар. – Ты долго еще будешь копаться? Что ты ковыряешься там в комоде?
В руке Ольги Палем тускло блеснул револьвер.
– Брать на дачу? – спросила она.
– Оставь...
Она спрятала «бульдог» между складок белья в комоде, повернулась к нему – такая жалкая, такая растерянная, казалось, продумавшая что-то свое, для нее едва ли не главное.
– Саша, – трагически дрогнул голос Ольги Палем, – ты не оставишь меня? Ты ведь обещал... обещал! Я не забыла.
– Что я тебе обещал?
– Жениться на мне. Не обманешь?
– Послушай, – возмутился Довнар, – вот именно сейчас, перед самым отъездом на дачу, тебе вдруг приспичило знать, оставлю я тебя или сохраню верность до гроба.
– Не отвергай меня никогда, – жалобно просила она. – Ты еще не знаешь, на что я способна... не
