– Да дней шесть-семь, не меньше…
– А потом он проснется?
– Конечно. Что с ним будет?.. Разве что проголодается сильно. Но уж это будет твоя забота.
Мы с секунду помолчали, и вдруг шут пристально посмотрел в лицо Шиге, а затем раздумчиво добавил:
– Это будет… твоя забота.
И Шига ему так же раздумчиво ответил:
– Понятно…
– А нам пора ехать! – встрепенулся Фрик и, не глядя на меня, развернулся в сторону кухни.
Спустя пару минут мы уже были во дворе. Я снова забрался в седло, а Фрик, закинув на плечо небольшую торбу, сунутую ему Шигой, двинулся вперед, в направлении винных запасов селения Ушицы.
С полчаса мы двигались молча. Фрик быстро шагал вперед, не оглядываясь в мою сторону и даже не глядя по сторонам. Его голова была опущена, казалось он высматривает под своими быстро мелькающими ногами нечто важное. Наконец я не выдержал и спросил, не слишком надеясь на ответ:
– Что ищешь, шут?!
Вопрос у меня получился весьма высокомерным, но Фрик неожиданно ответил:
– Мне нужна затычка…
– Затычка?! – Невольно удивился я, – для чего?!
– Для дырки… Для чего еще может быть нужна затычка?..
«Действительно, для чего еще?..» – Подумал я и улыбнулся обстоятельности своего спутника.
– А большая ли дыра? – Продолжал я свои расспросы.
– Да нет, – все так же, не оборачиваясь, ответил шут, – всего на три такта, но очень неудобной формы…
– То есть… как это?! – Совершенно ничего не понял я.
Фрик наконец-то оглянулся, и в его глазах я заметил странно отсутствующее выражение, словно он меня и не видел, а разговаривал сам с собой. В следующее мгновение он снова вернулся к созерцанию дороги под своими ногами, хотя разговор и продолжил:
– Если стенка в бочке толщиной в два пальца и имеет круглое отверстие, то затычка нужна длиной три пальца и конической формы. Любая другая будет выпускать из бочки содержимое, и оно растечется бесформенной лужей…
Тут шут как-то странно пошевелил пальцами около виска и неожиданно спросил:
– Вот ты, господин сияющий дан, хотел бы пить из бесформенной лужи?..
– Я не хотел бы пить ни из какой лужи!.. – Брезгливо ответил я, – ни из бесформенной, ни из сформированной!
– Правильно, – удовлетворенно констатировал шут, – ты хотел бы пить из бочки!
– Нет! – Немедленно возразил я, – я хотел бы пить из бокала!
– Для моего создания этот объем мал… – Пожал плечами шут, – Для моего создания необходимо никак не меньше бочки… Может быть даже и в бочку не поместится.
– И что же такое ты создал? – С насмешкой в голосе поинтересовался я, – неужели твое творение настолько велико, что даже в бочку не помещается?!
Однако Фрик на мою насмешку никак не прореагировал – его последующие слова были произнесены совершенно серьезно и без всякой обиды:
– Творение?.. Очень хорошо сказано! Именно – творение!.. Так вот, мое творение еще не закончено, но я надеюсь, что его качество и объем будут таковы, что очень многим захочется приложиться к нему!
– А пока что ты ищешь затычку для бочки, в котором ты будешь держать это творенье.
Фрик снова бросил взгляд через плечо в мою сторону, и теперь уже в его глазу светилось веселье:
– Разве я сказал, что я ищу затычку для бочки?..
– А разве нет?! – Опять удивился я, – Ты ж мне про эту бочку уже полчаса талдычишь!
– Ничего подобно, – неожиданно возразил шут, – я просто привел бочку в пример. А про затычку я сказал, что она должна быть в три такта и довольно неудобной формы… Впрочем я ее уже нашел!
– На дороге?.. – переспросил я, – но ты ведь ничего не подбирал!
Шут покачал головой.
– Нет, господин сияющий дан, та затычка, которая требовалась мне, могла отыскаться только здесь!
И он постучал маленьким кулачком по своей лысой голове, а затем неожиданно продолжил:
– Твое поведение в харчевне Шиги навело меня на мысль – глупость должна быть воспета в стихах! И я решил сложить оду глупости!
– Оду?! – Чуть насмешливо спросил я, – а не слишком ли ты зауживаешь тему?..
– Что значит – зауживаешь?.. – Переспросил шут и, чуть приостановился, чтобы дальше двигаться рядом с моим стременем.
– Ну-у-у… понимаешь, – перешел я на язык литературной критики, – ода – это довольно жесткая поэтическая форма, своего рода канон. В оде ты не сможешь критически подойти к рассматриваемой теме, ты должен будешь просто воспевать выбранный предмет! Кроме того, ода – это слишком высокопарно, а мне кажется твоя муза более склонна к… иронии, сарказму… Или я ошибаюсь?!
Фрик задумчиво посмотрел в мое забрало и… промолчал. А я, спустя мгновение, добавил:
– Если мне будет позволено дать совет будущему классику, то твоему творению… – сделав крошечную паузу, чтобы был ясен мой «кивок» в сторону прежней темы разговора, я продолжил, – … надо дать название… ну, допустим… э-э-э… «Похвальное слово Глупости»! Вот когда ты сможешь развернуться во всю ширь своего таланта! Если он у тебя, конечно, есть!
С десяток минут после этих моих слов, мы двигались в полном молчании, а затем шут энергично кивнул:
– Ты прав, сияющий дан, именно «Похвальное слово Глупости»!
– А теперь ты мне объяснишь, – тут же подхватил я, – почему именно мое поведение навело тебя на эту… тему?
И снова Фрик долго молчал, прежде чем проговорить, тонким фальцетом вновь вернувшимся заиканием и пришепетыванием:
– Ты сделал глупость, оставив в живых дана Когга!.. Глупость!!
– Я сдержал слово… – мягко возразил я, – держать слово, данное даже врагу – прерогатива благородного человека, человека чести, и эта прерогатива не имеет никакого отношения к уровню его ума или глупости!
Я замолчал, и шут так же молча шагал рядом с моим стременем. Это продолжалось довольно долго, и мне уже показалось, что у Фрика закончились аргументы. Однако я ошибся. Сначала Фрик начал что-то тихо, с подвыванием нашептывать себе под нос, словно складывая какое-то сложное заклинание. Потом он принялся размахивать руками в такт своим подвываниям и при каждом почти шаге слегка подпрыгивать и раскачиваться из стороны в сторону. Тут я даже немного испугался – что если в его голой голове какой- нибудь винтик окончательно соскочил со своего места! Но в этот момент пришепетывание и подвывание шута сделались немного громче, и я начал различать слова!
Закончив свою шепелявую декламацию, Фрик бросил в мою сторону косой взгляд, словно ожидая от меня бурной критики, однако я молчал. Тогда он прибавил шагу, обогнал Пурпурную Дымку метров на пять и снова принялся что-то бормотать себе под нос.
А солнце, между тем, уже висело совсем низко над горизонтом. Коричневая лента дороги была пуста, и мне вдруг пришло на ум, что за целый день путешествия по ней мы не встретили ни одного путника, ни одной повозки, словно эта замечательная дорога никому не была нужна.
