– Что он обознался, – ответил Доценко.
– Миша, вы рассуждаете, как неработающий пенсионер, – укоризненно сказала Настя. – Поставьте себя на место начальника службы безопасности крупного банка.
– Тогда я бы заподозрил, что Гаджиев под другим именем пытается втереться в банковскую структуру.
– И как бы вам это понравилось?
– Совсем не понравилось бы, – признался Михаил. – Я бы сначала подумал, что Гаджиев совершил преступление, скрывается от правосудия и купил себе за бешеные деньги новые документы. И мне как начальнику службы безопасности это понравиться никак не может, потому что банк солидный и приличный и уголовникам в нем не место.
– Хорошо, – согласилась Настя. – А потом что пришло бы вам в голову?
– Что, если Гаджиев никакого преступления не совершал и в бегах не находится, то почему у него фамилия другая? Потому что он продолжает работать на правоохранительные органы, может быть, теперь уже на налоговую полицию или на ФСБ, и его заслали в наш банк намеренно. Безопасности банка как таковой это, конечно, не угрожает, если иметь в виду легальную сторону вопроса. А насчет нелегальной пусть у дирекции голова болит. Я обязан проверить личность сотрудника и доложить руководству, а там уж без меня пусть решают, что с ним делать. Кстати, Анастасия Павловна, Нурбагандова принимали на работу, когда Вавилов был болен. И принимали без усиленной проверки, просто посмотрели документы, которые он представил, провели профессиональное тестирование, убедились в том, что бухгалтерский учет он знает прекрасно, компьютерными системами владеет, и назначили на должность.
– Таким образом, перед Вавиловым стояли три варианта: либо Гаджиев-Нурбагандов – скрывающийся от милиции преступник, либо он – засланный казачок, либо Вавилов банально обознался и Нурбагандов – это именно Нурбагандов, а никакой не Гаджиев. Вероятно, Вавилов предпринимает какие-то усилия, чтобы это прояснить и хоть что-нибудь проверить. Он скорее всего просил своего дружка Филипыча сделать запрос на Гаджиева, точно так же, как это сделали вы, Миша. Надо спросить у Чупрова, не было ли такого, ведь если Филиппов делал запрос, Чупрову должны были немедленно сообщить об этом.
– А потом Вавилова убивают, – добавил Доценко. – Вероятно, кому-то очень не понравились его попытки прояснить ситуацию. Анастасия Павловна, мы, кажется, опять куда-то влезли.
– Да, влезли, – подтвердила Настя каким-то бесцветным голосом.
Она очень хорошо понимала, куда именно они влезли. Именно об этом предупреждал ее покойный Денисов. Но сейчас ей все казалось ненужным и неинтересным, потому что боль, поселившаяся в ее душе, вытесняла все остальные мысли.
– Идите, Мишенька, – негромко сказала она, – у вас много других дел, занимайтесь ими. А я пока подумаю.
– Анастасия Павловна…
– Идите, Миша, – повторила она уже тверже. – Не обижайтесь на меня. Мне нужно побыть одной.
Она видела, что Доценко действительно обижен. Что ж, на его месте она тоже обижалась бы и недоумевала, потому что теперь должна была начаться самая работа, а она проявляет к этой работе полное безразличие.
– Мы с вами должны раскрыть семь убийств, и то, что вам удалось установить, говорит только о том, что, по крайней мере, Нурбагандова совершенно точно убил не маньяк. Вот об этом мы с вами и должны помнить. А кто убил Вавилова – не наша забота, этим занимается РУОП, – добавила она, чувствуя непреодолимое отвращение к себе самой.
– Хорошо, – ровным голосом ответил Михаил и вышел из кабинета.
«Обиделся, – как-то отстраненно подумала Настя. – И правильно сделал. Я выполняю последнюю просьбу Денисова… Можно подумать, Денисов для меня самый главный человек на свете. Чего я так упираюсь? Надо бы рассказать Мише все, что знаю про эту государственную программу. Ведь очевидно же, что Нурбагандов действовал в рамках этой программы, поэтому и получил новые документы и новую биографию. Совершенно случайно он попал в ту структуру, где его узнали. Невероятное попадание, но это случается. Поэтому он был обречен. Его аккуратно, под благовидным предлогом, убрали из «Тройки» и почти сразу же убили, чтобы не мелькал перед глазами. А потом убрали Вавилова, который его узнал и начал проверять. Эдуард Петрович был прав, между двумя убийствами есть связь. А те, кто убирал Нурбагандова- Гаджиева, далеко не дураки, они убили его таким способом, при котором вероятность того, что что-то выплывет наружу, была минимальной. Когда речь идет о жертве маньяка, никому не придет в голову глубоко копаться в прошлом убитого, потому что это прошлое никакого значения не имеет. Жертвы маньяков всегда случайны, они не связаны с преступником личными отношениями… Папа. Господи, как больно! Папа. Ну почему? Почему? Почему это должно было случиться именно со мной? Я не могу думать ни о чем, кроме этого. И не могу никому об этом рассказать. Даже Лешке, которому обычно можно рассказывать все».
Она представила себе, как вернется вечером в пустую квартиру и останется один на один со своей болью. Сколько дней она уже живет так? Один, два, неделю? Ей кажется, что другая жизнь, та, прошлая, была когда-то очень давно, и в той прошлой жизни у нее было все, что нужно, чтобы быть счастливой, а она все чем-то была недовольна, находила какие-то глупые поводы для переживаний и расстройств. Разве она могла представить себе, что может быть ТАКАЯ боль и ТАКАЯ жизнь? Если бы могла, то, наверное, чувствовала бы себя абсолютно счастливой и благодарила судьбу за каждый день, прожитый без этой чудовищной боли, которая пронзает все тело и от которой темнеет в глазах.
Вот теперь надо как-то собираться с силами и куда-то идти… Куда идти? Ах да, домой, конечно, уже половина девятого. Сколько же она так просидела, уставясь неподвижными глазами в трещину на штукатурке? Час, два, три? Кажется, недавно здесь был Миша, она разговаривала с ним… Потом она ходила к Мельнику и отчитывалась о работе, проделанной за день. Что она ему говорила? Даже припомнить не может. Хорошо, что, кроме дела о семи задушенных, у нее есть и другие дела, которыми надо заниматься, по ним и отчитывалась. А про душителя Мельник пока не спрашивает, потому что Лазареву объявили в розыск, и, пока ее не найдут, Барин ничего спрашивать не будет.
Настя с трудом заставила себя подняться из-за стола и убрать в сейф бумаги. Она уже застегнула куртку и потянулась к выключателю, чтобы погасить свет, но внезапно вернулась к столу, сняла телефонную трубку, набрала номер.
– Иван Алексеевич, пригласите меня сегодня поужинать с вами, – сказала она, не испытывая ни смущения, ни неловкости, хотя в другое время даже под страхом смерти не смогла бы напроситься в гости к
