удлиненная тень оказалась у меня под ногами.
– Хотите поплакаться в жилетку?
Тихо, но так, чтобы услышал Алекс, я ответил:
– Вы не правильно с ним обращаетесь. Он чувствительный парнишка, а вы относитесь к нему, как к паршивому подонку.
– Он – чувствительный?
Брейк перекатил сигару в другой угол рта и сплюнул на пол.
– Он толстокожий как носорог!
– Не думаю. Во всяком случае, дайте мне с ним поработать. Снимите с него наручники и позвольте мне поговорить с ним наедине.
– Мы с женой собирались сегодня в горы, – раздраженно проговорил Брейк. – Обещали устроить детишкам пикник.
Он скосил глаза на погасшую сигару и вдруг бросил ее и растоптал каблуком.
– Шварц, освободи его! И давай его сюда.
Звук открываемых наручников был тихим, но многозначительным, словно нечто очень важное сделало оборот вокруг своей оси.
Шварц поднял Алекса на ноги, и они вместе прошли через комнату. Алекс, опустив плечи, оглядывался назад, а Шварц грубо поддерживал его.
– Отвести его назад в клетку, лейтенант?
– Пока не надо.
Брейк обратился к юноше:
– Мистер Арчер ваш друг, Неррис. Он хочет с вами немного поболтать. Лично я думаю, что он напрасно потратит время, но для вас это неплохо. Будете говорить с мистером Арчером?
Алекс перевел взгляд с Брейка на меня. Его гладкое юное лицо хранило такое же выражение, какое я видел на лице старой индианки – выражение, которое не способен понять ни один белый. Он молча кивнул и оглянулся на тело Люси.
Брейк и Шварц вышли, дверь за ними захлопнулась. Алекс пошел назад через комнату неуверенными шагами, волоча ноги как старик. К центру комнаты бетонный пол слегка понижался, поскольку там проходила дренажная труба. Алекс чуть не потерял равновесие на этом незначительном уклоне и, с трудом обретя его, подошел к каталке с другой стороны.
Склонившись над Люси, он спросил ее сухим твердым голосом:
– Почему они это сделали?
Я подошел и накрыл ее лицо простыней, потом взял его за плечи и повернул к себе лицом. Несколько секунд он почти висел на мне, затем его мускулы окрепли.
– Возьми себя в руки, – сказал я.
Он был одного роста со мной, но низко опустил голову. Я взял его правой рукой за подбородок.
– Держись прямее, Алекс. Посмотри на меня.
Он отпрянул. Я положил ему другую руку на плечо. Он вдруг весь напрягся и сбросил мою руку с подбородка.
– Держись тверже, мальчик.
– Я не лошадь! – крикнул он. – Не говорите со мной, как с лошадью. Уберите свои руки.
– Ты хуже лошади! Ты упрямый мул! Твоя девушка лежит мертвая, а ты не желаешь открыть рот и сказать мне, кто ее убил.
– Они думают, что я.
– Это по твоей вине. Не нужно было убегать. Тебе еще повезло, что тебя не пристрелили.
– Повезло.
Слово прозвучало бесцветно как зевок.
– Повезло, что ты остался жив. Это надо ценить. Ты думаешь, что сейчас уже хуже быть не может, но все равно это не причина, чтобы превращаться в марионетку. Через некоторое время ты сам захочешь узнать, что же случилось с Люси на самом деле. Только тогда будет уже поздно. Нужно браться за дело сейчас.
Я дал ему время подумать. Он постоял с нерешительным видом, теребя нижнюю губу пальцем с обкусанным ногтем, потом сказал:
– Я сперва пытался говорить с ним этим утром, когда меня забрали. Но он с районным прокурором вбили себе в голову, что это сделал я, и хотели заставить меня сознаться. А зачем мне было убивать свою невесту?
Вопрос вырвался из самой глубины его груди. Он стоял как слепой от усилия, которое над собой делал.
– Мне бы хотелось умереть, как Люси.
– Тогда бы ты не смог нам помочь.
