Я направился к выходу из морга и по пути встретил Брейка.
– Неррис что-нибудь сказал?
– Достаточно сказал.
– Признался?
– Нет. Но он готов дать показания.
– Сейчас я занят, у меня более важные дела. Я собираюсь в горы на большой пикник с зажаренной целиком тушей.
Он мрачно улыбнулся и крикнул в коридор Шварцу:
– Отведи Нерриса назад в камеру. Если он захочет дать показания, вызови Пирса из прокуратуры. Я вернусь, как только смогу.
– С зажаренной целиком тушей? – спросил я.
– Угу.
Он рывком распахнул обитую белым металлом дверь и отпустил ее так, что она захлопнулась перед самым моим носом. Я последовал за ним к его машине и сел рядом с ним.
– Я так и думал, что вы заинтересуетесь, Арчер.
Какой-то автомобиль обогнул наш, и его шины зашуршали по гравию больничной стоянки.
– Один человек дал себя зажарить. Мужчина.
– Кто?
– Еще не опознан. Сегодня рано утром его машина кувыркнулась в каньон Ранчерио и загорелась. Когда ее нашли, то сначала даже не поняли, что в ней тело. До него не могли добраться, пока не вызвали пожарную машину. К тому времени от парня не осталось ничего, кроме головешек.
– Убийство с поджогом?
– Хэлман вроде тоже так думает. Капитан из дорожного патруля. Это происшествие считали несчастным случаем, пока не осмотрели бензобак. Он был цел, значит горевший бензин взялся откуда-то еще.
– А какая машина?
– 'Бьюик-седан' 1948 года. Номерной знак уничтожен. Номер мотора ищут по спискам владельцев. Последние лачуги пригорода остались позади. Стрелка спидометра уверенно пересекла 80, 95, 110 и заколебалась около ста двадцати пяти. Брейк включил сирену. Она завыла низким тоном.
– Машина не двухцветная? – спросил я. – Синглентон уехал на «бьюике»
1948 года. Эта машина не зеленая, двухцветная?
Брейк снял шляпу, показав красную вмятину на лбу, и швырнул ее на заднее сиденье.
– У вас все Синглентон на уме. О цвете мне не сообщили. Но что это может дать?
– Неррис сказал, что Синглентон убит.
Мне приходилось кричать, чтобы перекрыть вой сирены.
Брейк выключил ее.
– А что Неррис об этом знает?
– Люси Чампион сказала ему, что Синглентона застрелили.
– Только свидетельница будет из нее не очень хорошая. Не позволяй ему морочить тебе голову, парень. Он скажет все, что угодно, лишь бы спасти свою черную шкуру.
Стрелка спидометра миновала цифру 125. На вершине небольшого подъема наша машина приподнялась и чуть не взмыла в воздух. Мне показалось, будто нас уносит ввысь, с корнем вырывая Брейка с разбитых мостовых Белла-сити. – Неужели вы не считаете, что вам пора признать свою ошибку?
– Это при том, что у меня есть оружие – его собственный нож?
– Она взяла нож для защиты. Он лежал в ее сумочке.
– А он сможет это доказать?
– Ему и не надо. Доказательства – ваше дело.
– Черт, вы рассуждаете точно какой-то адвокатишка. Терпеть не могу этих сладкоречивых деляг, которые пытаются встать на пути закона.
– Сколько красноречия!
– Вот еще!
Проселочная дорога, по которой мы ехали, свернула и влилась в шоссе, бегущее через долину на восток и запад. Брейк проехал мимо красного знака и повернул. Тормоза завизжали.
– А что я должен делать, когда они пыряют друг друга ножами и поджигают один другого. Трепать по спинам и говорить «продолжайте»? А по-моему, их надо задерживать и убирать.
– Но убирайте тех, кого нужно. Вы не сможете распутать эти убийства по отдельности, навесив Люси на Алекса, а этого новенького – еще на кого-то.
– Смогу, если они не связаны.
