– Она тебя любит?
– Да.
– А как ты можешь знать наверное? – Улисс чувствовал себя идиотом, задавая девятнадцатилетнему парню такие вопросы, но не знал, о чем с ним говорить.
– Ну, она разрешила мне поцеловать себя разок-другой.
Улиссу трудно было представить существо женского пола, которому бы доставляли удовольствие поцелуи Люка. И это только укрепило его веру в то, что понять женщину невозможно.
– Она порядочная девушка, сэр, – продолжал Люк, – из семьи, в которой чтут Божьи заповеди. Она не позволит целовать себя кому попало.
«Порядочная девушка из семьи, в которой чтут Божьи заповеди». Эти слова эхом отозвались в сознании Улисса. Как бы он хотел сказать то же самое о Райне и ее матери! Но с таким же успехом он мог бы пожелать, чтобы земля изменила ось вращения и зима превратилась в лето.
Он повернулся к своему спутнику:
– Сделай мне одолжение, Люк.
– Если смогу, сэр.
– Зови меня Улиссом.
– Очень хорошо, сэр, – сказал юноша и замолчал. Думал ли он о своей девушке и желал ли ее так, как Улисс желал Райну? Лицо Улисса исказила гримаса. Ни одному мужчине не пожелал бы он такой участи!
Тем временем взошла луна и засияла так ярко, что лампы не понадобились. В такую ночь Патрик мог бы отлично разглядеть дорогу и найти путь домой. Где же он, черт возьми, и что с ним случилось?
Улисс позвал отца по имени в тщетной надежде, что Патрик где-нибудь поблизости, но в ответ услышал лишь перекличку других поисковых отрядов – эти звуки сливались в жуткую гармонию со свистом ветра. Теперь он и Люк звали Патрика по очереди.
Чем дольше они ехали, тем чаще Люк чихал. К полуночи его чиханье сменилось сухим жестким кашлем, и молодой ковбой теперь уже сидел в седле сгорбившись. Ясно, что в этой ситуации он не смог бы оказать серьезной помощи. Если ему будет хуже, то он только помешает.
– Остановимся на минуту, – сказал Улисс, придерживая Старфайера. Он вытащил из кармана коробок спичек и зажег керосиновую лампу.
– Зачем это, Улисс, сэр? – прохрипел Люк. – Я и без нее прекрасно вижу.
– Я хочу хорошенько посмотреть на тебя. – Улисс подкрутил фитиль лампы и поднял ее повыше.
Как он и опасался, лицо Люка было белым, если не считать красных прыщей. По щеке сползала струйка пота. Улисс снял с руки перчатку, наклонился к Люку и коснулся его лба.
Оскорбленное чувство мужского достоинства заставило Люка сесть прямее:
– О, сэр, вам не следует этого делать. Я прекрасно себя чувствую.
– Нет, у тебя лихорадка. Я не врач, но могу определить, когда человек болен. Я уже чуть раньше отослал домой Рио, а теперь твоя очередь. Я хочу, чтобы ты вернулся домой и лег в постель.
– Но, сэр…
– Это приказ, Люк… – Улисс хотел бы пощадить гордость парня, но не стал терять на это время. – Ты уверен, что сумеешь найти дорогу домой?
– Уверен, сэр.
В глазах Люка он прочел упрек, когда тот поворачивал свою лошадь обратно. Еще долго после того, как юноша исчез в темноте, Улисс слышал его кашель.
Улисс загасил лампу, с минуту подождал, пока его глаза снова привыкнут к лунному свету, и пришпорил Старфайера.
Улисс молил Бога, чтобы ему не пришлось потребовать от жеребца слишком большого напряжения. С интервалами в несколько минут он выкрикивал имя отца, но, не получая ответа, продолжал ехать дальше, и сердце его уже начало болеть от страшного предчувствия, а его живой ум рисовал всевозможные несчастья и среди них самое страшное.
– Где же ты, отец? – кричал он, и в голосе его были отчаяние и страх. Да, они были непохожи, часто ссорились, не понимали друг друга, но Улисс любил своего отца. Он не винил Патрика в том, что тот был разочарован в сыне. Улисс не сделал ничего, чтобы завоевать любовь отца, и еще меньше, чтобы добиться его уважения.
Патрик хотел скроить сына по своей мерке – сделать его мужественным, привить любовь к ранчо. Патрик совершенно ясно высказал пожелание, чтобы Улисс оставался дома и учился управлять ранчо. Но Улисса это не остановило, и он отправился в Гарвард. Он собрал свои вещи и уехал на восток первым же поездом.
Патрик никогда не скрывал своего мнения о юристах: он называл их вслух пиявками-кровососами. Не слишком высокого мнения он был и о политиках, но Улисс и тут пренебрег его мнением и вошел в законодательное собрание штата.
Он не думал обижать отца, уязвлять его чувства и подозревал, что и Патрик не хотел его обижать.
– Отец! – позвал он снова. И сердце его радостно подпрыгнуло, когда он услышал звук мужского голоса:
– Илке, вернись!
Не было никаких сомнений – это голос отца! По спине Улисса пробежали мурашки, волосы на затылке
