— И предположим, что невероятные способности, которыми он обладает, не результат лабораторного эксперимента. Может быть, они заложены в нем в его генетическом коде. Обладая ими с самого рождения, он, естественно, отдалился от других людей, как, благодаря своей славе, отдалился от других людей Пресли, и так же, как и Пресли, никогда не стал взрослым, либо ему это было и не нужно, либо он просто не захотел этого сделать. И в душе так и остался ребенком. И забавы у него остались тоже детские. Детские забавы маленького злыдня.
Гарри вспомнил, как медведеподобный бродяга, горой возвышаясь посреди его спальни, побагровев от натуги и злости, выкрикивал одно и то же: 'Ты слышишь меня, герой, слышишь меня, слышишь меня, слышишь меня, ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ, СЛЫШИШЬ МЕНЯ?…'. Это было страшно, потому что бродяга был огромен и силен, но, вспоминая об этом теперь, Гарри ловил себя на мысли, что во всем этом ощущался какой-то налет детскости, словно в бешенстве орал и топал ногами маленький мальчик.
Перегнувшись через стол, Конни помахала рукой у него перед глазами:
— Гарри, ау, где ты? Я все еще жду сенсационной развязки. Кто же такой этот Тик-так? Ты что, и правда думаешь, он ребенок? Господи! Что же, нами какой-то пацаненок вертит, по-твоему? Или пацанка?
— Нет. Гораздо старше. Хотя и молодой, но уже явно не подросток.
— Откуда вдруг такая уверенность?
— Я видел его собственными глазами.
Командовать кем хочешь…
Он рассказал Конни о молодом человеке, скользнувшем под заградительную полицейскую тесьму и подошедшем вплотную к разбитому окну ресторана, в котором Ордегард открыл огонь по обедающим посетителям. Кроссовки, джинсы, футболка с эмблемой пива 'Текате'.
— Он смотрел внутрь на кровь и распростертые на полу тела, словно завороженный. И было в его позе что-то жуткое… совершенно отрешенный взгляд… и все время облизывал губы, словно… словно, хочешь верь, хочешь нет, словно получал какое-то эротическое наслаждение от этого вида крови и неподвижных тел. Он и ухом не повел, когда я попросил его вернуться за ограждение, видимо, и правда не слышал моих слов… словно был в трансе… и все время облизывал губы.
Гарри поднял коньячную рюмку и залпом опрокинул в рот ее содержимое.
— Фамилию его записал? — быстро спросила Конни.
— Нет. Как-то все по-дурному вышло. Сам не знаю, как это получилось.
В воскресшей в памяти картине он снова хватал парня за шиворот, волок его через тротуар — может, сгоряча все-таки вмазал ему пару раз… а может быть, и нет… коленом в пax? — дергал его из стороны в сторону, выкручивая руки, силой пригибал к земле, заставляя подлезть под заградительную тесьму.
— Мне было ужасно неловко после этого, — признался Гарри. — Я сам себе был противен. Даже не верилось, что я мог обойтись с ним так грубо. Видимо, я все еще не пришел себя от того, что произошло на чердаке, когда Ордегард едва не разнес в клочки меня самого, а тут этот сосунок упивается видом крови, ну и взбеленился как… как…
— Как я, — сказала Конни, снова принимаясь за свой гамбургер.
— Ага. Как ты.
Хотя у Гарри после этих воспоминании напрочь пропал аппетит, он тем не менее тоже откусил кусок, чтобы хоть немного поддержать себя и быть готовым к тому, что им еще предстоит.
— Все равно непонятно, почему ты так уверен, что именно этот парень и есть Тик-так, — недоверчиво сказала Конни.
— Уверен. И этим сказано все.
— Только потому, что он оказался маленьким, странным…
— Не только поэтому.
— Предчувствие?
— Гораздо больше, чем просто предчувствие. Можешь, если хочешь, назвать это инстинктом полицейского.
Она некоторое время не мигая смотрела на него, потом утвердительно кивнула:
— Хорошо, пусть будет так. А ты помнишь, как он выглядит?
— Я будто вижу его перед собой. Лет девятнадцати, может, чуть больше, но не старше двадцати одного.
— Рост?
— Чуть ниже меня.
— Вес?
— На вид сто пятьдесят фунтов. Худой. Нет, неверно, не худой, не костлявый. Сухопарый, но мускулистый.
— Цвет лица?
— Бледный. Много времени проводит внутри помещения. Густые волосы, темные, то ли шатен, то ли брюнет. Очень красивый парень, немного похож на этого, как его, Тома Круза, актера, но есть в нем что-то хищное. Совершенно необычные глаза. Серые. Будто тронутое чернью серебро.
Конни предположила:
— Я вот что думаю: а не заскочить ли нам к Нэнси Куан. Она живет в Лагуна-Бич. Совсем неподалеку отсюда…
Нэнси делала наброски преступников для Центра со слов свидетелей и обладала талантом улавливать и верно истолковывать любые нюансы в свидетельских показаниях. Ее карандашные наброски оказывались точнейшими портретами преступников, когда тех в конце концов удавалось загнать в угол и посадить за решетку.
— Ты опишешь ей этого типа, она нарисует его, а мы отнесем набросок в полицейский участок Лагуны и выясним, знают они там такого подонка или нет.
Гарри ответил:
— А что станем делать, если не знают?
— Тогда пойдем по домам и будем всем подряд показывать его портрет.
— По домам? По каким?
— По домам и квартирам, что расположены вблизи того места, где ты с ним столкнулся. Скорее всего, он живет где-то рядом. А если не живет, то ошивается в этом месте, может быть, кто из его знакомых или друзей живет в этом районе…
— У этого типа нет друзей.
— Или родственники… И кто-нибудь может узнать его.
— И этот кто-нибудь, конечно же, будет вне себя от радости, что его подняли среди ночи.
Конни состроила гримасу:
— Так что же нам делать, лапки вверх и ждать рассвета?
— Я этого не говорил.
Джаз-оркестр возвращался на свое место.
Конни залпом допила остатки кофе, резко отодвинула стул, на котором сидела, встав, достала из куртки пару банкнот и бросила их на стол.
— Половина моя, — сказал Гарри.
— Я угощаю.
— Нет, половина моя.
Она окинула Гарри с ног до головы недоумевающим взглядом.
— Я поставил себе за правило не быть ничьим должником, — оправдывался он.
— Да будь ты попроще, Гарри. Бог с ними, с правилами. Договоримся так: когда на рассвете проснемся в преисподней, ты оплачиваешь нам завтрак.
И пошла к двери.
Заметив ее приближение, метрдотель в шикарном костюме и ручной работы бабочке быстро засеменил на кухню.
Поспешив вслед за Конни, Гарри бросил взгляд на свои часы. Стрелки показывали двадцать две минуты второго.
