До рассвета оставалось около пяти часов.
8
Трусцой по ночному городу. Люди, погасив огни, спят в своих домах. Он зевает и подумывает, не завалиться ли где-нибудь под кустом, чтобы хорошенько выспаться. Он попадает совсем в другой мир, когда спит, в прелестный мир, где живет в семье, в тепле и уюте, и семья эта привечает его, ежедневно кормит, играет с ним, когда ему вздумается поиграть, называет его ласково Принцем, берет с собой в машину и разрешает ему на ходу высовывать морду из окна, и уши его треплет ветер — ух, здорово! Быстро летят навстречу и забивают нос разные запахи, так быстро, что кружится голова — Ууух! — и никто никогда не пинает его ногой. Да, мир во сне чудесен, хотя в нем он никогда не гоняется за кошками.
Но едва он вспоминает молодого оборотня, черную комнату, плавающие глаза людей и животных, у которых нет тел, как сонливость в мгновение ока слетает с него.
С оборотнем надо что-то сделать, но что именно, он не знает. Он чувствует, что тот может очень сильно навредить женщине и мальчику, причинить им страшную боль. От него так и веет злостью. Ненавистью. Он точно бы поджег им шерсть, если бы они были покрыты шерстью. Пес и сам не понимает, откуда у него это ощущение. Когда, где и каким образом явилось оно ему? Но надо обязательно что-то сделать, спасти их, быть хорошей собакой, очень хорошей.
Итак…
Надо что- то сделать… Хорошо.
Итак…
Пока он придумает, что бы такое сделать с оборотнем, неплохо бы найти чего-нибудь поесть. Может быть, улыбчивый толстяк оставил ему чего-нибудь позади того местa, где едят люди? А может, толстяк там и сам ждет его, стоит у раскрытой двери, смотрит по сторонам, ищет его в аллее, надеясь снова увидеть там своего Псину, хочет, видимо, взять его к себе домой, чтобы у того была крыша над головой, пища, чтобы можно было с ним играть, брать с собой в машину, разрешать ему высовывать на ходу из окна морду прямо навстречу мчащемуся ветру.
Пес прибавляет ходу. Силится отыскать в воздухе запах толстяка. А вдруг тот еще не вошел внутрь. Вдруг все еще ждет его снаружи?
Он нюхает, нюхает, нюхает воздух, пробегает мимо пахнущего ржавчиной, пахнущего смазкой, пахнущего бензином автомобиля, одиноко стоящего на огромном пустыре, и вдруг за закрытыми дверцами чует запах женщины и мальчика.
Останавливается, смотрит вверх. Мальчик спит, его не видно. Женщина сидит, прислонясь спиной к дверце. За стеклом виден ее затылок. Не спит, но не замечает его.
Может быть, толстяку приглянутся женщина и мальчик, и он их всех троих возьмет к себе, в тепло того места, где люди готовят еду, и все они будут играть и есть все, что душа пожелает, кататься на машине, высовывать головы в окна и принюхиваться к быстро летящим навстречу запахам? Да, да, да, да, да. А почему бы и нет? Ведь в снах он всегда видит себя в окружении семьи. Почему же этого не может быть в реальности?
Мысль эта ужасно привлекательна. Аж дух от нее захватывает. Бодрит душу. Он чувствует, что стоит свернуть за угол — и все это сбудется, он всегда верил, что это сбудется, что настанет счастливое время. Хорошо! Да. Прекрасно! Да, да, да, да, да!
Место, где люди готовят еду и где его ждет толстяк, совсем неподалеку, может быть, залаять и обратить на себя внимание женщины и потом отвести ее и мальчика к толстяку?
Да, да да, да, да!
Но… стоп, слишком много времени уйдет на то, чтобы заставить их пойти за ним. Люди иногда совершенно бестолковы и неспособны быстро соображать. А толстяк может уйти. И, когда он приведет их туда, толстяка уже и след простынет, и они будут стоять и не знать, что делать, и станут упрекать его, думая: 'Что за глупая собака, глупая, безмозглая тварь!' — и он будет чувствовать себя совершенно униженным, точно так же, как чувствуешь себя, когда сидишь под деревом, на которое вскарабкалась кошка и с наглым видом смотрит на тебя сверху вниз.
Нет, нет, нет, нет. Толстяк не может уйти, не должен.
Уйдет толстяк, и тогда не будет ни крыши над головой, ни машины, ни встречного ветра.
Что же делать? Он нервничает. Может быть, залаять? Не лаять? Остаться, уйти, да, нет, лаять, не лаять?
Пописать. Надо пописать. Поднять лапу. А? Да. Ах, какой резкий запах у мочи. От тротуара поднимается пар; надо же, пар. Интересно.
Толстяк! О нем забывать нельзя. Верно, ждет его там, на аллее. Надо успеть прибежать, пока он не успел уйти, а уйдет — сгинет навеки, надо его обязательно привести сюда, да, да, да, потому что женщина и мальчик никуда отсюда не уйдут.
Хорошая собака. Умница!
Он трусцой отбегает от машины. Затем прибавляет ходу. Добегает до угла. Сворачивает за угол. Бежит дальше. Снова угол. Аллея позади того места, где люди готовят еду. Тяжело дыша, возбужденный, он подбегает к двери, около которой толстяк его так славно накормил объедками. Дверь заперта. Толстяка подле нее нет. Ушел. На земле никаких объедков.
Пес озадачен. А он так был уверен! Что все они станут жить вместе. Значит, сон — неправда? Он царапает дверь когтями. Царапает, царапает, царапает.
Толстяк не выходит. Дверь так и остается закрытой. Он лает. Ждет. Снова лает.
Никакого ответа.
Н-да. Так. А теперь что?
Он все еще возбужден, хотя значительно меньше, чем раньше. Не так сильно, чтобы от возбуждения хотелось писать, но все же достаточно сильно. Он вышагивает взад и вперед перед дверью, несколько раз в разных направлениях пересекает аллею, повизгивая от разочарования и досады, недоумевая, и настроение у него начинает заметно портиться.
С противоположного конца аллеи до него доносятся голоса, и он знает, что один из них принадлежит вонючке, от которого разит всеми плохими запахами сразу, включая и запах того-кто-может-убить. Даже на расстоянии он отчетливо чует все эти запахи вонючки. Он не может знать, кому принадлежат другие голоса, не чувствует их запахов, так как запахи вонючки забивают все другие.
Может быть, один из них толстяк, высматривающий своего Псину.
Вполне вероятно!
Виляя хвостом, он бежит на другой конец аллеи, но, когда подбегает, обнаруживает, что толстяка там нет, и хвост его уныло повисает. Там только совершенно незнакомые мужчина и женщина, которых он видит впервые, и они вместе с вонючкой стоят перед машиной и разговаривают.
— Вы правда фараоны? — спрашивает вонючка.
— Ты что сделал с машиной? — кричит женщина.
— Ничего. Я даже н ней и не притрагивался.
— Если в машине говно, считай, что тебя уже нет на свете.
— Нет там ничего; да выслушайте же меня, черт вас дери!
— Сразу загудишь у меня на принудиловку, сука.
— Да как же я мог залезть в машину, если она закрыта?
— Значит, все-таки пытался, а, отвечай, гад?
— Просто хотел проверить, вы правда из полиции или нет.
— Я тебе покажу, сука, правда это или нет.
— Эй, уберите руки, отпустите меня!
— Господи, до чего же ты весь провонял!
— Отпусти, слышишь, убери лапы!
— Да брось ты его, Конни. Ладно, полегче, полегче, — говорит мужчина, от которого пахнет
