герцогини Лианкур, которая потерялась где-то в Испании…
Когда больной был доставлен в Рюэль, Ришелье смотрел спектакль в своем театре. Узнав о прибытии своего друга, причем сильно заболевшего, кардинал бросил все и приказал, чтобы отец Жозеф был удобно размещен и после пожелал его немедленно навестить. В этот момент ему сказали, что капуцина постиг еще один удар и он в забытьи.
Ришелье старался сдержать себя, но слезы лились потоками из его глаз. Верный друг уходил, даже не сказав слов напутствия, так необходимых кардиналу! Ла Менардье передал Ришелье. Что последним словом до удара, было слово Брейзах.
Премьер долго молил Господа о ниспошление его закадычному другу либо выздоровления, либо легкой смерти. В эти дни кардинал напрочь забыл о собственных недугах и вместе с врачами бдил у постели обреченного монаха.
Умер отец Жозеф 18 декабря после продолжавшейся три дня комы.
В день произнесения надгробной речи, через два дня после заупокойной мессы, Ришелье услышал известие о Брейзахе.
После стольких страданий Ришелье, конечно же слег. Мигрени накатывали подобно сильному морскому прибою. После приступов он чувствовал себя медузой оставленной живительной водой во власти жестокого солнца. Его раздражал любой шум, яркий свет, сильный запах.
Теперь возле него собрались врачи. Герцогиня д'Эгийон заведовала компрессами, Шико микстурами, Ситуа мазями.
После очередного приступа. Когда кардинал уснул, Мари-Мадлен отозвала мэтра Шико в сторону и стала расспрашивать его о том, куда делись порошки, которыми герцогиня де Лианкур пользовала кардинала.
- Все закончилось, Ваша Светлость, - вздохнул лекарь, - Там были не только порошки, но и микстура. Она закончилась первой. Еще был со став для компрессов и перевязок для руки Их Светлости.
Племянница вдруг вспомнила, что при беседе с герцогиней в Люксембургском отеле, та ей оставила баночку с порошком.
- Мэтр! Вы со мной сейчас съездите в Париж. Эта… высокородная дама, - воспоминание о беседе с полячкой каким-то образом вызвало раздражение у кроткой племянницы, - дала мне баночку с порошком и записку к ней. Но я, к стыду своему, забыла об этом!
По прибытию в Люксембургский отель проворная герцогиня быстро отыскала в своем бюро и баночку и рецепт. Она, даже не глянув на свиток, сразу передала его лекарю и попросила его как он во всем разберется самому донести до нее смысл написанного, ибо она после всех переживаний и ночных бдений не может мыслить четко.
Шико внимательно прочитав рецепт сказал, что это именно то, что нужно, ибо этот порошок снимает спазм. А вот все остальное зависит от чистого воздуха и хорошего сна. А еще он надеется, что прием этого средства хотя бы увеличит время между приступами, что даст кардиналу возможность набраться сил.
- Да, досточтимый мэтр, - вздохнула герцогиня д'Эгийон, - хоть и я не могу со всей душой принять характер и поступки мадам де Лианкур, но все же я ей весьма признательна, за то, что ее лекарства помогают дядюшке.
- Так вы тоже, драгоценная герцогиня, в курсе происшедшего? - мэтр Шико зачитался рецептом и потерял бдительность.
- В курсе какого происшествия? - Мари-Мадлен нахмурила свои идеальные брови и внимательно посмотрела на врача, - Я вас не поняла? О чем вы говорите?
Бедный медик сообразил, что сказанул лишнее и начал лихорадочно придумывать, что бы этакого изобрести, чтобы избежать допроса кардинальской племянницей.
- Ваша Светлость! - он поклонился герцогине д'Эгийон, - я пожалуй поспешу, чтобы приготовить побыстрее порошок для Его Высокопреосвященства.
- Ладно уж, ступайте, - Мари-Мадлен не стала упорствовать в расспросах, по опыту, подчерпнутому частично от своего драгоценного дяди, она знал, что удобней нужную информацию добывать в непринужденной обстановке.
2.6. Павильон Антуана
Все получил, о чем мечтал в тот миг.
Лишь изредка тревожил мой покой
Исполненный тоски совиный крик.
Ядвига прошла через заснеженный сад. В этот год зима была неожиданно снежной и сегодня снег еще не успел растаять. Полячке на миг показалось, что она оказалась на родине, где снег зимой - достаточно обычное явление.
В спальне Антуана камин был растоплен. Ришелье нервно прохаживался перед ним, опираясь на трость, которой времени от времени пользовался, когда ноги его начинали ему изменять после приступов ревматизма.
Откуда у вас столько смелости, герцогиня, - начал он едва Ядвига появилась на пороге комнаты, - чтобы настолько пренебрегать интересами государства! Отсутствовать неизвестно сколько! Находиться неизвестно с кем! Не давать о себе знать!
Полячка тем временем спокойно развязала шнурки плаща. Скинула его на руки подоспевшего Антуана и смело подошла почти вплотную к кардиналу.
- Простите меня, Ваше Высокопреосвященство! - спокойно отвечала она, - Я просто сильно захворала в Гранаде. А агент там был только один. С его отъездом все сношения с Францией и были прерваны! Я очень сожалею, что держала Вашу Светлость в неизвестности какое-то время, но как только я оказалась в Нераке, то сразу направила еще один пакет. А затем и с границы.
- Слишком долго вы хворали, герцогиня! - уже более спокойно сказал кардинал, - это похоже на государственную измену.
- Помилуйте, Ваша Светлость! - Ядвига всплеснула руками, - Я не француженка, но у меня во Франции остался мой любимый сын, супруг, и наконец, долг перед премьер-министром.
Ришелье услышав такой расклад, где долг и премьер-министр занимали последние места, снова нахмурил брови.
- Вы много себе позволяете, герцогиня, - он картинно оставил ногу так, как будто хотел сделать поклон, - и более высокорожденные дворяне расстаются с головами, если не хранят верность королю и государству.
- Королю и государству я верна, - герцогиня горько усмехнулась, - но вот вы, монсеньор, очевидно, сомневаетесь в моей личной верности и верности несколько другого рода!
Антуан выронил из рук плащ полячки, которому так еще и не нашел места. Ришелье быстро, в два больших шага приблизился к Ядвиге и залепил женщине пощечину с такой силой, что та буквально отлетела к двери. Антуан же поспешил ретироваться за дверь.
Герцогиня Лианкур первая пришла в себя. Она, потирая свою щеку одной рукой, другой подняла брошенный плащ.
- Я несколько вызывающе себя вела, Ваше Высокопреосвященство, - почти смиренно начала она, - но я не ваша, монсеньор, собственность! И вы не имеете права поднимать на меня руку! - уже громко и решительно закончила Ядвига, собираясь открыть дверь.
- Постой… те, герцогиня! - голос Ришелье был глух, лицо бледным, а с уголка левого глаза стекала
