минут. Зонт пусть возьмет, скажите. И про деньги не думай, не нужны нам твои деньги…
«Сестрой» Арахну уже неделю как не называли.
Магдалена Юсуповна надвинулась на Толика и Алконоста, возившихся в уголке.
— Так. Толик мгновенно идет гулять. Посмотришь, куда пошла тетя Арахна. Понятно?
— Понятно. — Толик нехотя отстранялся от Алконоста. — Опять исчезнет, у нее невидимская шапка есть, точно есть.
— Я тоже хочу гулять за тете-Арахной! — заныл Алконост.
— Ты наказан за скрипку и паршивое поведение…
Генеральскими шагами Магдалена прошла на балкон и выглянула. Из подъезда вышла Арахна и побрела куда-то направо, сутулясь под моросью. Через минуту появился и Толик, натягивая на бегу куртку и ныряя в капюшон.
— Направо беги, бестолочь! — зашипела на него с небес Магдалена.
Курточка побежала направо.
Арахна исчезла.
…Плащ у нее скорее всего, тоже волшебный, думал Толик. Иначе почему она его носит и мерзнет, и отказывается от пальто Софьи Олеговны?
Только один раз… Когда она читала ему, Алконосту и остальным «Царя Салтана» (все уже уснули, даже Алконост) и сказала, заикаясь: «Нос ужалил богатырь, на носу вскочил волдырь», Толик засмеялся, а она наклонилась к нему:
— Ты за м-мной все время шп-пионишь?
И провела своим холодным носом по его щеке.
— Шпионлю, — неожиданно для себя признался Толик. — И Алконост.
— Я н-н-не сержусь, — сказала Арахна и все дышала в его лицо чем-то непонятно-вкусным. — Ты на п-п-п-папу своего очень лицом п-похож.
— Алконост тоже похож, — шепотом возразил Толик.
Арахна скосила зеленые, как у царевны, глаза на спящего Алконоста.
— Мы же близнецы…
Она наклонилась к нему еще ниже.
— Ты б-больше п-похож. И об-бещай за мной не с-следить. За ж-женщиной следят т-т-только… м- малодушные скоты, — сказала она с неожиданной злостью.
Толик, испугавшись, кивнул. Она поцеловала его в щеку, два раза. Один раз в губы.
И ушла, оставив Толика в рассеянной улыбке. («Да ты что! Вуй,» — завидовал на другой день Алконост.).
Нет, надо было тогда, обещая, спросить, куда Арахна прячется. И поклясться никому ни-ни-нишечки не рассказывать (кроме Алконоста).
Лабиринт гаражей. Делать здесь сейчас было нечего: муравейник спал зимним сном, лезть на крыши — скользко. Кошку какую-нибудь поймать, что ли.
— Стары вэ-эщ пакупа-аим! Стары обывь-падушька пакупаим!
Или старьевщика передразнить? Чего тут ходит, орет? Разорался.
Прежде чем успел закричать «стары-вээщ», Толик заметил, что дверь одного гаража открыта. Подошел, проверил.
Открыта. И слабый свет изнутри.
Людей не было.
Сталагмитами громоздились стопки книг; здесь были бутылки из-под лимонада, слоники с отбитыми хоботками, перекидные календари, портреты животных в разрезе, линзы для телевизора.
В середине всего этого антикварного шабаша стоял обглоданный «Москвич» древней марки и без передних колес — под голую ось подложены кирпичи. Впрочем, машина жила: горели фары.
В пыльном свете фар Толик увидел торчащий из мешка неподалеку знакомый футляр.
Скрипка Алконоста.
Озираясь, Толик прокрался к мешку, попытался вытащить футляр.
Шаги.
Заметался с футляром по гаражу; сообразил — заполз под машину.
В гараж вошли двое.
— А г-где ш-шампаньское? — поинтересовался женский голос.
Толик окаменел.
— Вино есть. Старое. «Монастырская изба», — ответил Арахне сиплый баритон.
Этот голос тоже показался уже слышанным. Из наблюдательного пункта были видны только сапоги с задранными носами.
— Х-хороший у т-т-тебя тут…
— Болгарское вино. Выдержанное, — обиделся голос. — Знаю, как ты пьешь. Один глоточек сделаешь — и «нельзя-нельзя».
Говорил он медленно, как будто слова по местам раскладывал, долго прицеливаясь, на какую полку положить каждое слово.
Закрыл дверь, прогремел ключом.
— Д-дома с-сестры сразу алкоголь п-п-пронюхают, загрызут, — оправдывалась Арахна.
— С-сестры… — хмуро передразнил голос. — Послала бы ты их…
Сапоги выросли вплотную к ботинкам Арахны.
К монотонному дребезжанию капель примешались сопение, чмоканье, что-то еще, от чего Толик закусил губу.
— Н-наливай с-свой монастырь…
Сапоги ушли в темноту. Вернулись c вином — сверху на кузов «Москвича» опустилось что-то гулко- стеклянное. Стали наливать: плеск, чоканье, глотки.
— Н-ну, не думай, что я п-примитивная и не ценю… С-стоп. А к-кровать к-куда д-д-девалась? И т- теплее т-тогда было.
— Кровать продал. Бизнес, понимаешь? Сейчас гамак подвешу. А тепло из машины будет — я ее в суперпечку переоборудовал.
Толик опознал голос… Но теперь старьевщик говорил без акцента, не как во дворе.
А тот уже лез в машину — кузов просел под ним, и Толик чуть не закричал, испугавшись, что сейчас все рухнет.
Со свистом прорвался теплый воздух.
Старьевщик забрался на капот (кузов снова просел), стал колдовать под потолком.
— Ч-что это? — Ботинки Арахны обошли вокруг Толикиного убежища. — А м-мы с н-него не с- слетим?
— Надежно. — Было слышно, как старьевщик подергал лямки гамака. — Немецкая семья продала. Или хочешь, постелю на капоте?
Зашумела снимаемая рывками одежда; прямо перед лицом Толика соскользнул с капота горчичный плащ.
— Н-нет, — задыхалась Арахна, — Х-хочу в гамаке. А-а… а…
Небо, венозное небо над гаражом, разорвалось и упало на Толика, из разрыва посыпались ядовитые звезды, ведомые звездой-полынь в курносых сапогах. У звезды этой был треугольный рот, которым она командовала скорпионами и оскверняла источники вод. А следом неслись четыре всадника, и копыта их били
