«……..», — читала ровным голосом Эльвира речь Ленина к молодежи.
Гуля стояла у самого обрыва.
«……… — продолжала Эльвира, борясь с ветром, который пытался листать книгу по своему произволу. — …….».
Гулины губы повторяли: «……»
Наконец, Эльвира прочитала: «Аплодисменты, все встают», — и посмотрела на Гулю.
Та все так же стояла спиной. Ветер то рвал фату, то снова бросал ее Гуле в лицо. Шумело свадебное платье.
«Дева, — сказал голос Эльвира. — О ком думаешь, дева?»
Гуля молчала и смотрела в озеро.
«О Яшке своем думаешь?» — продолжал голос за спиной.
Гуля кивнула.
«Или о женихе своем думаешь?»
Гуля снова кивнула.
«Или об старике этом думаешь?.. Да что ты киваешь все, кивальщица?! Ты о нем должна думать, о
Гуля задумалась на секунду. Озеро росло под ней, расплывались горы, куда-то вытягивалось небо.
Зашумели кусты. Эльвира обернулась.
В кустах запутался и бил тонкими ногами барашек.
«Пошел, пошел отсюда!» — замахала на него Эльвира.
Животное смотрело на нее и дрожало.
«Пошел, говорю…»
Эльвира вытянула зверя из куста, поставила, как ребенка, на землю. Барашек заковылял прочь.
«Я не могу», — сказала Гуля.
«Что? — переспросила Эльвира, снимая с себя налипшие колючки. — Не можешь? Ну… ладушки. В другой раз. В другой раз… В воскресный день с сестрой моей мы вышли со двора…»
«Я не могу!» — крикнула Гуля.
Ветер приподнял ее над землей и, задержав на секунду, для того чтобы Гуля успела увидеть протянутые к ней руки Эльвиры, понес вниз.
В воскресный день с сестрой моей мы вышли со двора.
Фата развернулась, швырнула сама себя вверх, размокла в яростном, кусками, солнце, посыпались снизу вверх жемчужины, пузырем всплыло в воздухе платье.
«Я поведу тебя в музей», — сказала мне сестра.
одним краем прижатое ветром к левой, свободно парящей ноге, другим, разорванным краем взлетая почти к груди, к бушующим оборкам, где раскрылись пальцы, ловя убегающий воздух, где негодующе шумели лоскутки от простыней святых бабок и…
Вот через площадь мы идем и входим наконец в большой красивый красный дом, похожий на дворец.
прабабок, честным ором расстававшихся со своей невинностью, где во встречном потоке снизу вверх летели красноватые горы в пятнах кустарника и только озеро никуда не летело и ждало…
Из зала в зал переходя, здесь движется народ.
Вся жизнь великого вождя передо мной встает…
Машина с белой куклой стояла в тени боярышника.
В ожидании Гули народ расположился в разных позах.
Жених открыл глаза и посмотрел на часы.
«Дай сумку», — сказал он свидетельнице, рассматривавшей свои ногти.
Свидетельница нащупала сумку и протянула жениху.
Пальцы жениха нырнули в темноту, набитую деньгами на мелкие расходы, визитными карточками.
Нашли.
«На, поставь». Жених вытащил кассету и протянул свидетелю.
«Это что?»
«Гулька просила сейчас поставить».
«Ой, — зашевелилась свидетельница, — давайте не надо, потом, а? Задолбали эти ее пионерские песни. Мне уже ночью пионеры снятся, честно. Давайте потом!»
«Ладно, — кивнул жених, — поставь нормальную музыку… Только, как Гулька возвращается, поменяете сразу, чтобы она не…»
Свидетель пошуршал в кассетнике, нашел нужное.
«Бух-бух-бух», — заиграла нормальная музыка. Свидетельница стала размахивать в такт руками; поблескивали ногти, шевелились локоны в прическе, сделанной в салоне красоты на Дархане, если выйти — слева…
Кассета с Гулиным голосом так и осталась лежать на выгорающей траве.
В суматохе о ней забыли.
Потом, недели через три, жених вспомнил о кассете.
Он лежал, похудевший, с песком небритости на щеках. Рядом, в скользкой нейлоновой ночнушке, лежала свидетельница.
Она тоже похудела, превратившись из свидетельницы на свадьбе в свидетельницу в идиотском уголовном деле. Кроме нее, в деле была еще одна женщина, которая называла себя «товарищ Эльвира» и произносила зажигательные речи о борьбе и о том, что низы не хотят. Товарища признали невменяемой и отпустили прямо из зала суда. Какие-то люди в карнавальной пролетарской одежде встретили ее на улице аплодисментами и ведром красных гвоздик.
Бывший жених потрогал свою любовницу: «Спишь?»
«Разве я могу заснуть?» — сказала она, целуя его куда-то в темноту.
«Я что вспомнил, киска… Гулька кассету просила тогда поставить».
«Ну просила».
«Потом ее, блин, потерял… Тупо получилось».
«Да, тупо».
«Может, поищем? Ну, кассета такая… Можно поискать на всякий случай».
«Я хочу спать!»
Она вообще-то любила Гулю. Просто она боялась мертвых и смерти, и любила спать, и чтобы рядом был теплый мужчина, хранитель ее сна.
Еще через месяц кассету нашли дети, ехавшие в летний лагерь и выпущенные из автобуса для мальчики направо, девочки налево. Вставили потом в мафон, но там вместо музыки какая-то женщина все время объясняла и плакала. Кассету использовали на лагерном празднике «Костер знакомств». Размотали пленку, бросили в костер. Горящая пленка летела в небо. Получился классный салют.
Дождь был недолгим — как будто сверху отжали белье и успокоились. Ветер распахнул окно и
