выделялось по гравитационным и магнитным параметрам, обладало аномально высокой электропроводностью и запредельными скоростями сейсмических волн. Не иначе – логово дракона, которому мечом по имени Грам пустил кровь Зигфрид. А что такое кровь дракона? Тот же эликсир-магистерий. Она же и клад – чудовищный инструмент изобилия.
Ко всему и шведы собрались заложить у себя сверхглубокую скважину Гравберг-4, причём даже не пытаясь мотивировать для публики её геологическую концепцию.
Это было удивительно и ужасающе одновременно, как будто перед тобой распахнулись какие-то скрытые и даже вовсе не предполагаемые пространства, ступив в которые ты уже не знаешь, чего тебе здесь ждать, хотя окрестный пейзаж премного впечатляет глаз. То есть режиссура Капитана во всей красе продемонстрировала свою действенность. Конечно, само по себе это ещё не подтверждало верность основного положения – неизбежной кары дерзнувшим познать тайны преисподней, – но промежуточный успех каким-то образом вселял уверенность в предполагаемом финале.
Словом, праздничная пестринка и впрямь получилась с настроением: как уже говорилось, обычно в эту пору ждёшь всякой невидали, чудес и симпатичных происшествий, а тут, пожалуйста, – буквально на глазах сбываются немыслимые планы. Чистый Гофман, Эрнст Теодор Амадей.
Увар, правда, глядя на наше с Олей таинственное воркование, но не ведая его причин, рассказал правдивый анекдот про одного не то народовольца, не то эсера, не то ещё какого-то идейного громилу, который, очутившись раз на богатой профессорской даче, исследовал цветник, осмотрел живопись, отобедал на елизаветинском фарфоре, после чего задумчиво сказал: «Всё так хорошо... Очень хочется бросить бомбу». Понятное дело, он имел в виду моё и люткино вызывающее поведение, неприличное в обществе, поскольку оно давало повод к зависти, однако я нашёл в его словах добавочный смысл, который Увар, вероятно, вовсе туда не вкладывал.
Я вспомнил, что некое смутное, но похожее уподобление пришло мне на ум, когда Капитан впервые заговорил со мной о показательном разрушении самого меркантильного человечника. Это было в августе, под Лугой, в придорожном трактире «Дымок». Сейчас конец декабря, и под меркантильный человечник уже подведена мина... Мы только выставили её, как обмазанную лакомым мёдом приманку, – Америка цапнула её сама. Цапнула, чтобы стать ещё богаче, ещё могущественнее, ещё спесивей и жирнее... И пусть мина эта весьма сомнительного устройства, по какому-то закону постгуманистического свойства хочется верить, что она рванёт. Не гуманно, а хочется. И мы надеемся, что наши вера и воля заставят её рвануть. Вот так. И, если разобраться, что я чувствую? Кем я себя чувствую? Нигилистом с сальными волосами, из ненависти к чужому благополучию метающим бомбу в богатую дачу? Нет. Нет, нет и нет. Благодаря Капитану, я чувствую себя гордым носителем безукоризненного духа, вырвавшимся из пасти хищника – жрущего всё подчистую рынка, чувствую себя рыцарем бескорыстия, выскользнувшим из жуткого зева пресловутого общества потребления, чудовищного торжища желаний. Я научился действовать легко и свободно, я почти перестал страшиться приключений и испытаний, найдя в них способ обрести достоинство, я научился вести себя так, будто в моих поступках есть смысл и цель. Я больше ничего не продаю, потому что со мной только мои (ставшие моими) неуязвимые дух и цель, которые не продаются. Я ничего не покупаю (кроме необходимого), потому что мне, собственно, ничего больше не нужно. Я понял, что жизнь – разновидность искусства, и если ему хорошо обучиться, то жизнь может стать такой, какой ты её сделаешь. При этом, правда, эстетика с потрохами поглощает этику, но сравнима ли эта потеря с тем, что мы приобретаем? Разумеется, идя к чему- то, мы неизбежно от чего-то удаляемся. То есть, приобретая, мы теряем – таков незыблемый закон. Так что ж теперь, стоять на месте, замереть? Застыть соляным столбом и найти в этом упоение? Не скажу о Боге, поскольку мы ловим только Его тень, вернее, только часть, клочок Его тени, которая и есть
Тут я вышел из задумчивости и вернулся в мир, к существованию. Увар, подняв пластиковый стаканчик с водкой, заканчивал какой-то витиеватый тост:
– ...Так что, милые дамы, не надо бояться делать глупости. Настоящую глупость сделать оч-чень непросто. За это я и предлагаю выпить.
– О! – округлила губы бухгалтер. – Это вершина торжества!
– Нет, – сказал непреклонный Увар. – Это чистая правда.
4
В «Танатосе» мы с Олей пили только шампанское и каберне, закусывая болгарским перцем и рыбой, но за руль я всё равно решил не садиться: канун праздника для дорожных ментов – самая страда. Поэтому, оставив «десятку» у конторы, мы отправились на Графский пешком, благо идти было совсем недалеко.
Снег скрипел под ногами, реденько и мелко трусил с чёрных небес, взблескивал искристой россыпью под фонарями и в свете автомобильных фар. Я почти всю дорогу молчал, а Оля щебетала, словно диктор в эфире. В какой-то момент мне внезапно показалось, будто мы так далеки друг от друга, что даже время внутри нас не только течёт по-разному, но и имеет разный цвет: во мне оно – рубиновое, густое, как остывающая лава, с внутренним жарким свечением, а в ней – звонкое и голубое, как купорос. Я не утерпел и скомандовал себе: «Вперёд, улитка!», после чего рассмеялся в ответ на какой-то очередной весёлый люткин треск. Кажется, это подействовало. Во всяком случае, острое чувство отстранённости, оставленности перестало заглушать пряный букет прочих чувств. Хотя о какой пряности можно говорить на лёгком морозце, когда воздух вокруг был бы стерилен, кабы не был напитан дымами машин – зимой запахи замерзают, позволяя себе быть только в цветочных магазинах, фруктовых рядах рынков и моём кухонном шкафчике, полном задумчивых азиатских специй...
Когда мы пришли домой, Оля сразу же отправилась на кухню готовить тесто и начинку для лукового пирога, а я врубил свой комп и вставил в разъём флэшку.
В окне выстроились в столбик пять файлов. Я открыл первый.
От: Абарбарчук <[email protected]>
Кому: Ольга <[email protected]>
Тема: Нечисть
Дата: 19 августа 2010 г. 17:15
Привет-привет!
Не помню, кто подметил, может быть, я сам, что удвоения – приметы петербургской речи. Так и есть. Все эти «быстро-быстро», «да-да», «нет-нет», «алё-алё» и проч. – фабричный ярлык на обитателях последнего из воплощённых в мире и, пожалуй, самого грандиозного градостроительного проекта. Но не суть.
Забыл сказать при встрече на Большой Конюшенной, что возглавляемый мной научно- исследовательский институт дал авторитетное заключение: Союзу Североамериканских Штатов осталось жить от силы пару лет. Потом он распадётся на тридцать восемь независимых государств и девятнадцать родоплеменных союзов. Запаянный в контейнер алгоритм распада хранится в абонированной банковской ячейке в Цюрихе. Расчёты произведены на основе дешифровки голливудских блокбастеров, где под видом историй дружбы человека с оборотнями, вампирами, гигантскими обезьянами, хоббитами и прочей нечистью разумный инопланетный вирус, поразивший фабрику грёз, в закодированной форме предупреждают нас о мраке грядущего. Разумеется, эти данные не подлежат огласке, так что настоящее письмо следует расценивать, как свидетельство глубочайшего доверия.
Философы-постмодернисты учат нас, что мысль человека должна быть ясной, ёмкой и краткой. Поскольку во мне такие мысли иссякли, умолкаю.
В Псковском кремле звонят колокола на Преображение Господне.
Пока-пока.
С. Абарбарчук.
