За столиками сидели нетрезвые, почти все бородатые субъекты (как я догадался, местные литераторы), они шумно и не закусывая кутили – ничего, кроме водки, на столах не было. “ Злачное место ”,- шепнул мне Долмат Фомич, приглашая жестом пройти дальше, к еще одной двери, и увлекая меня за собой в другой зал.
Туда мы вошли последними. “Кворум! ” – кратко объявил некто, возможно, Семен Семенович. Я увидел сервированный стол. Еще как сервированный!..
Никого, кроме библиофилов, здесь не было.
“Господа! – сказал профессор Скворлыгин. – Не пора ли отужинать? Прошу всех к столу ”. Библиофилы не заставили себя уговаривать, задвигали стульями, рассаживаясь.
Круг избранных – понял я наконец, где очутился. Актив
Общества, сливки Общества. Гляжу на выход невольно. Адью – и домой. “А вы? ” – Меня приглашают сесть, меня – персонально. Нет, я стою, никуда не ушел, не сел еще, потому что стоя удобнее – именно мне доверяют открыть бутылку шампанского.
Зазвякали вилки и ножи.
Что ели, пожалуй, не буду описывать, хотя мог бы и отметить кое-что, ну хотя бы (не удержусь) жульен: “Жульен шампиньоновый с эстрагоном, – рекомендует профессор
Скворлыгин с классической приятностью в голосе. – Не находите ли его аппетитным? ”
Все находят жульен аппетитным, о чем тут же докладывают сияющему от счастья профессору. Это он, профессор
Скворлыгин, виновник сегодняшнего торжества, – первый тост был за его доклад, за его успех. За его изыскания.
А второй – за меня.
Почему за меня? – Почему-то. – Буду принимать все как должное.
Иногда появляется Лариса, официантка, по всему видно, свой человек. “ Ну что, мальчики, сыты? ” “Ларисочка, – вкрадчиво мурлыкает пожилой библиофил с бакенбардами, – вы так похожи на Анастасию Николаевну, на жену писателя
Федора Сологуба… ” Куда с большим вниманием Лариса слушает Долмата Фомича, перед ним наклонясь, но ровно на столько, чтоб и тому пришлось вытянуть шею: он ей что-то на ухо шепчет, – не пора ли, быть может, принести канапе?
“Это правило или исключение? – обводя стол взглядом, спрашиваю соседку свою, Зою Константиновну, единственную библиофилку на все Об щество библиофилов. “У нас, – отвечает она, – богатые спонсоры. Хотите филе? ”
Потом библиофилы играют. Каждый называет фамилию малоизвестного ныне автора, причем обязательно надо называть писателя второй половины XIX века, и все выкрикивают, кто больше знает, что тот написал.
“Баранцевич! ”
“Воробушек! ” – “Куколка! ” – “Акулина! ”
“Новодворский! ”
“Карьера ”! – “Тетушка ”! – “Сувенир ”!
“Мачтет! ”
“Хроника одного дня в местах не столь отдаленных ”!
“ Не спи-те, – нараспев проговорила Зоя Константиновна, положив ладонь на мое плечо. – Вы упускаете свой шанс ”.
“Мне кажется, я действительно сплю ”,- сознался я честно.
“ Во сне не пьют. Налейте мне мадеры ”. – “Лично я как раз часто пью во сне ”.- “Вот как? Это признак алкоголизма, – и, подумав, добавила: – Или травмы. У вас разбитое сердце ”.
“Вообще-то меня шарахнуло по голове недавно, а что до сердца, то все с ним нормально. За вас, Зоя Константиновна ”.- “За вас, Олег Нико лаевич ”.
Скоро она опять заговорила: “ Скажите, Олег Николаевич, глядя на меня, вы воображаете мелодию? Сознайтесь, внутри вас ведь что-то играет? ”
Внутри меня ничего не играло. “Вам Долмат Фомич сказал? ”
“А разве не так? Вы какой инструмент обычно воображаете – виолончель? ” – “Никакой. Я так не могу объяснить. Я просто музыку иногда слышу. И все ”. (Если бы я при этом знал названия всех инструментов… Ну, скрипка, ну, арфа, ну, барабан… “Виолончель ”…)
“И сейчас тоже слышите? ” – “Сейчас нет ”.- “А оркестр бывает? ” – “Ну, бывает ”.- “Симфонический? ” – “Не знаю.
Когда как. Когда симфонический, когда какофонический ”. “Неужели вы способны вообразить какофонию? ” – “Я нарочно не воображаю ничего. У меня само получается”.
Похоже, Зоя Константиновна была разочарована. Чтобы ее не расстраивать, я сказал: “Видите ли, сейчас я одержим полифонией ”.
Отчасти так и было: после того, как я сдал Достоевского, что-то во мне звучало полифоническое…
“ Олег Николаевич, а как вас величают любящие вас женщины?
” “Кто как, – отвечал я уклончиво (не хватало еще ей рассказывать, как меня в былое время жена привечала, пока не выселила из квартиры). – По-разному ”.
“Алик, Аленька, Алёнучка… – фантазировала Зоя
Константиновна, уже захмелевшая.- Олег… Да! Олег.
Замечательное имя. Олег Николаевич, я вас буду называть
Олегом. Разрешаете? ”
Тем временем настала моя очередь предложить фамилию малоизвестного литератора второй половины Х I Х века. Из малоизвестных я никого не знал, шутки ради я назвал фамилию моей бывшей жены, разумеется, девичью: “Хвощинская!”
Со всех сторон закричали: “Большая медведица ”! -
“Пансионерка ”! – “Былое ”!
Профессор Скворлыгин даже привстал: “Провинциальные письма о нашей литературе ”! “Провинция в старые годы ”! – вдохновенно вспомнил Долмат Фомич. “ После потопа ”, – сказал с бакенбардами.
“ А ну-ка, – обратилась к сотрапезникам Зоя
Константиновна, – скажите, из какого это рассказа: “Бывали хуже времена… ””,- но закончили фразу все вместе:
“Подлее не бывало ”! – И тут же наперебой: “ Из
“Счастливых людей ”!..” – “Из “ Счастливых людей ”!..” -
“Из рассказа “Счастливые люди ”!..”
Стали подводить итоги. Долмат Фомич объявил победителем почему-то меня (что-то я все-таки недопонял в их правилах). Мне хлопали. Однако за Хвощинской статус “ малоизвестного литератора ” отказались признать. Говорили, что “ очень известная ”.
“Поздравляю, – проворковала Зоя Константиновна, положив мне на плечо сразу обе ладони. – Вы молодец ”.
Лариса убирала тарелки. Отдыхали. Прохаживались по залу, беседуя. Один библиофил музицировал на пианино, а двое других пели куплеты. “ На слова Мятлева, узнаете? ” – спросил Семен Семенович, проходя мимо меня.
Зоя Константиновна подвела меня к окну, отдернула занавеску-маркизу: “Вам нравится?”
Вид был действительно замечательный: Нева, крейсер “Аврора
”, гостиница не то “Ленинград ”, не то “ Петербург ”, как раз в те дни ее переиме новывали.
“ Как хороши, как свежи были розы! ” – ворковала Зоя
Константиновна.
Пили кофе с пирожными. Профессор Скворлыгин рассказывал о болезнях древних людей, о костях, которые он изучает, о том, что нет интересней науки, чем палеопатология.
