противоречащего общему тону шансов нет.
Ломать установленный строй опасно, разрушится вся милая картина: лучше придерживаться рамок. Поэтому премии всегда получали
'ожиданные' люди, уже имеющие славную репутацию в культурной среде.
'Северную Пальмиру' все больше отличал уклон, по которому катятся почти все премии: не людей украшать премиями, открывая новые имена, а премию украшать людьми, уже имеющими 'иконостас' на груди, раскрученными и знаменитыми. Все больше мелькало московских имен – по 'деланию имен' нам с Москвой не сравниться. Но разве бывает что-то без недостатков? Все равно – весьма приятно было подойти 6 июня, в день рождения Пушкина, к монферрановскому особнячку Дома композитора на Большой Морской, застать там самое 'светское общество' и почувствовать себя там своим. Церемония тоже всегда оставляла весьма приятное ощущение: мы держим марку, не роняем ее, и пусть наш круг ограничен – зато неизменен.
Десятая, юбилейная церемония проходила в Малом зале Филармонии на
Невском, приехало много знатных москвичей и даже Белла Ахмадулина.
ДЕПУТАТ НОВОСЕЛОВ
Огромный мраморный зал был заполнен, люди даже стояли в проходах. В какой-то момент вдруг началась суета. Внесли человека в инвалидном кресле на колесах и поставили кресло к самой сцене. Это был знаменитый депутат Законодательного собрания Новоселов. Было известно, что деятельность его значительно шире просто депутатской, что он активно занимается бизнесом, 'загребая' в сферы весьма опасные. За это он и получил пулю в позвоночник и был теперь прикован к креслу. Но по-прежнему работал много, всюду успевал – писатели видели его в Центре современной литературы и книги на
Васильевском, которому он помогал. Дима Каралис, директор Центра, умел находить таких людей. Новоселов обожал Виктора Конецкого как замечательного писателя и колоритного мужика, и встречи их проходили бурно.
Публика, собравшаяся на десятое, юбилейное вручение премии 'Северная
Пальмира', была весьма заинтригована появлением столь знаменитого персонажа. На сцене появился 'наш' (отнюдь не московско-лондонский)
Березовский и объявил церемонию открытой. Он сразу сказал, что эта, десятая, премия столкнулась с большими финансовыми трудностями, город не оказал помощи и отвернулись все прошлые спонсоры. В последний момент финансовую помощь смог оказать председатель
Комиссии по науке, образованию и культуре Законодательного собрания
Леонид Петрович Романков.
Красивый, стройный, седой Романков поднялся с места. Все зааплодировали – Романкова в городе знали и любили. Я тоже, соглашаясь избираться в председатели Союза писателей, во многом рассчитывал на его поддержку – но, увы, обстановка стала меняться, и его, демократа первого призыва, убрали, как многих таких.
– Но главную сумму, без которой премия не была бы возможной, выделил нам депутат Законодательного собрания Новоселов. Поблагодарим его! – произнес Березовский.
Плотный, коротко стриженный, круглолицый Новоселов приподняться не смог, но повернулся к залу и кивнул. Зал зааплодировал, но не так горячо, как Романкову. Новоселов был человек непростой, не прозрачный. Его помощь литературе несомненна, его страстная душа симпатична, но основная деятельность его была темна. Говорили, что он несколько часов проводит по соседству с Законодательным собранием, в дорогом ресторане 'Адамант', там у него была как бы вторая, 'настоящая' приемная, где он решал свои самые главные дела.
И в тот уже забытый 1999 год он смог спасти столь любимую всеми
'Северную Пальмиру', и главное – захотел это сделать! Значит, душе его было тесно в одних только 'деловых разборках', она жаждала большего! И только благодаря таким людям теперь может существовать культура! Лестно ли это для культуры, прилично ли для государства – доводить духовную жизнь до такого риска? Десятая, юбилейная церемония 'Северной Пальмиры' оказалась последней.
Некоторое время спустя Новоселова убили. На перекрестке Московского проспекта, когда он ехал на работу, сотворили 'пробку', и какой-то боец, подскочив к машине, поставил на крышу магнитную мину. Водитель попытался высадить Новоселова, но времени было всего несколько секунд, и он не успел. Мина взорвалась. Новоселову оторвало голову.
Но это было потом. А тогда он сидел в зале Филармонии, на почетном месте, и лучшие люди города аплодировали ему.
'ЗОЛОТОЕ КЛЕЙМО НЕУДАЧИ'
На 300-летие нашего города Невский, где я живу, вылизали и выкрасили. Но я уже знал, что, когда народ валит после праздника с
Дворцовой, наш дом на углу Невского и Большой Морской на осадном положении. Так было и тут: цепь на воротах распилили, выбили парадную, затопили лестницу, а посреди ночи выбили зачем-то и мою квартирную дверь – услышал треск, поймал ее, падающую, выглянул наружу – хохочущая молодежь.
– Вон эти хулиганы – убежали только что! – веселясь, сообщили они.
Ну что делать?
Таким образом я, ликуя как горожанин, пострадал как конкретный жилец. На следующий день я дозвонился мастерам дверных дел, найдя телефон по газете, – обещали прибыть. Но тут как раз перекрыли центр, ожидая глав правительств. И три дня повозка плотников не могла прорваться ко мне. У меня был в юности рассказ 'Вход свободный', как герой живет без двери и черт знает кто заходит к нему. Расплата? Несколько дней просидел, охраняя дверь. Город-то перекрыт, но мало ли кто просочится? Город закрыт, но моя-то дверь открыта. На третий день, утомленный, свалился со стула на пол. Но зато праздник удался! Впрочем, зависимость бедного люда от торжества царской воли проницательно заметил еще Пушкин в 'Медном всаднике', но это вовсе не значит, что тех или других быть не должно. Куда денешься? Я только напечатал статейку – 'Медный всадник опять победил'. Потом, когда было обсуждение прошедшего праздника по телевидению, я, сидя в студии, вспомнил статью.
– Но почему именно у вас выбили дверь? – подозрительно произнес телеведуший.
А с писателем и должно быть так!.. Нелегко, конечно, осознавать это, но я осознал.
Нет, я неплохо живу – на лучшем в мире углу, в квартире Ирины
Одоевцевой, ученицы Гумилева, летом – в 'будке' Ахматовой, его жены.
Единственное, чего я боюсь, что вдруг появится сам Гумилев с винтовкой, с которой он охотился в Африке на львов, и рявкнет:
'Отстань от моих баб!'… А так все неплохо. Выпустил тридцать книг.
Но дверь – причем абсолютно случайно – выбили все же у меня, хотя столько дверей красуются рядом.
Дверь наконец заделали, и, сыграв свою роль в новейшей истории, я собрался увезти семью – в ту самую 'будку'… Но! Перед самым отъездом мне позвонил Саша Кабаков, который когда-то меня спас, предложив в
'Вагриус'.
– Есть что-нибудь неопубликованное? Открываем новый журнал!
– Нет, пока ничего.
Слава богу – в стол не пишу. Рукописи не горят. Но гниют.
– Для тебя постараюсь! – сказал я.
– Ладно – позвоню еще, – сказал Саша.
