В ответ – медленно, сипло:
– …Я же сказалтебе – звони через месяц!
Гудки. Это хорошо! Правда, “звонить через месяц” он мне приказал ровно месяц назад… но и это хорошо!
Я вышел, позвонил в дверь. Тишина, потом – ленивые глухие переговоры за дверью… Тишина. Хорошо!
Вернулся к Вере Афанасьевне.
– Разрешите? – Открыл дверь на балкон. Вышел. К сожалению, у бати в квартире нет балкона. Но и это хорошо.
Перемахнул ногу, сел на перила.
Хозяйка всплеснула руками, метнулась – но не ко мне почему-то, а прочь из квартиры. Это правильно: ни к чему лишние чувства!
Хватает своих.
Теперь с ее балкона перекинуться к батиному окну. Метра два всего-то лететь… но, к сожалению, силу тяготения даже на это время не отменишь! Поглядел вниз. Хорошо!
У “стены плача” стоял какой-то знакомый красный “пежо”.
Странно… Не такой ли я видел у себя во дворе?
Слежка?.. Это хорошо!
Вспомнил, как однажды с такой же высоты, из гостиницы, увидел
Фатьму. Тогда, правда, была розовая зима, пушистое утро. За ней, лязгая челюстью, ехал бульдозер, сгребая снег, нагоняя, а она бежала, виляя пышными бедрами, игриво отмахиваясь: “Отстань!”
Бульдозер брякал. Как сейчас увидал! “Красавица и чудовище”.
Вперед!
Одной ногой на краю балкона, держась руками, другую ногу свесил… Холодит!
Подоконник, к сожалению, слишком покат, но зато педантичный батя привинтил с внешней стороны рамы градусник на кронштейне…
Молодец, батя! Все предусмотрел!
Из “пежо” что-то длинно блеснуло. Бинокль? Фатьма наблюдает?
Молодец.
Теперь – шаг в пустоту. К счастью, не в абсолютную. Батя кое-что сделал и для моей жизни. Вот – оторвал дом улучшенной художественной планировки, не зря его называют в народе “дом с шашечками”… есть куда ступить… Хотя до этого, думаю, нога человека сюда вряд ли ступала!
Надавил ребром ботинка на шашечку, художественно выдающуюся кафельную плитку. Удержит? Я, главное, – удержусь?
Хорошо висим! Раскорячился, как паук. “Паук увидел червяка, и подружились на века!”… Только хохоту мне сейчас и не хватает!
Вот он, градусник на окне. Трех сантиметров не достает пальчик.
Заодно и температуру померим… Левой рукой – за градусник, правой – сквозь стекла. Только так.
Оглянулся на прощанье… Автомобиль блеснул. Втахова смотрит?
Может, “грант” метнет?
Говорила кокетливо: “Но я другому отдана… Причем – тобой!”
Лихой я парень! Под знаменем Фонда Пауэлла, с грантометчицей
Втаховой – вперед! “Человек создан для счастья, как птица для помета!” С этими словами метнулся: левой рукой – за градусник, правой – сквозь звонко лопнувшие стекла, ухватился за подоконник в комнате… Ну что, Оча? Нравится окровавленная рука? Отпустил градусник (красный столбик заметно подрос!), полез в комнату сквозь стеклянные сосульки. Сверзился на ковер.
Ну что, Оча, – не ожидал?
Они как раз сидели на ковре скрестив ноги, когда я к ним присоединился. Многовато их, правда, оказалось, все с сизо-бритыми головами, некоторые с бородами. Совершали намаз?
Извините. Не пришлось согласовать: слишком кратко ваш Оча изъясняется. Краткость – сестра таланта, но не его мать.
Сидел, зализывая кровь на запястье. Батя, я думаю, мною доволен был бы. Помню, он рассказывал, как во время войны ехал на подножке поезда, лютой зимой, к нам на побывку, с тяжелым рюкзаком муки за спиной- всю ночь провисел. И не просто провисел, а когда, обледенев, стал стучать в дверку вагона, чтобы открыли, вот так же, как примерно сегодня я, стекло разбили изнутри – еле успел увернуться от осколков – и тут же каким-то острым костылем стали в лицо ему тыкать, желая спихнуть с подножки: в тот момент как раз поезд по мосту шел, высоко над рекой. Ивсю ночь в него этим острым костылем били, а он уворачивался, но так, чтобы поручней не отпустить. И мешок не сбросил! Молодец, батя! В конце концов умудрился костыль тот железный ухватить и завязать его узлом! Вот так вот! Благодаря тому, что он тогда доехал с мукой, и я выжил. Что же – я хуже его?
Здорово, ребята!
Смотрели они на меня, прямо скажем, недружелюбно. Это естественно. Сквозь стекла вваливается окровавленный тип, без предварительной договоренности. Но и на Очу – заметил я – они как-то злобно глядели. Может, он сказал им, что квартира сия куплена и все в порядке? И вдруг- гость из окна. А может, хозяин? Как-то страстно-вопросительно они смотрели на Очу. Хотя, как увидел я (и вежливо поздоровался), и Хасан тут, прежний жилец… он бы мог, казалось, всем объяснить историю появления
Очи здесь. Или мне все рассказывать?.. Сейчас – только отдышусь!
Странно, я пригляделся: Хасан тут (давно вроде исчезнувший), а
Зегзы, близкого Очиного друга, почему-то нет. Ответственности испугался? Моральной? Или материальной?
Чувствовалось по их молчанию, какому-то серьезному их делу я помешал.
Но и у меня случаются некоторые дела! Улыбаясь, глядел я на них
– но ответной улыбки не заработал. Пошел вдруг колотун в дверь.
Извините – открою.
Никто не шелохнулся. Открыл.
Соседка, с милиционером. Это хорошо.
Мильтон, молодой совсем, оглядел собрание.
– Что тут у вас? Кто в окно в квартиру влез?
Общее молчание. И я молчу… Говорил же я Втаховой, что я нехороший!
– Документы!
К счастью, вроде бы не ко мне!
Те стали вынимать какие-то потертые грамоты. Милиционер мельком глянул… Не русские… И не голубые. Но – с документами.
– Ясно. Выходим.
Все стали хмуро подниматься.
– И ты!
Оча как-то обособился от своих, но неудачно.
– Я? – удивленно Оча проговорил.
– Ты, ты!
– Я ни при чем! Это земляки мои зашли… Но я их не знаю.
– Вот и не предавай своих земляков. Собирайся!
– Я их тут подожду, – заупрямился Оча.
– Это как хозяин скажет. – Милиционер посмотрел на меня.
– Нет… лучше не здесь, – сказал я…
Говорил же я Втаховой, что я нехороший.
– Обувайтесь! – усмехнулся мильтон. – А ты собирай манатки! – сказал он Оче. Видно, был уже проинструктирован соседкой.
Стреляя в меня взглядами – мол, не уйдешь, отомстим! – гости вышли.
Оча вслед за ними выволок баул.
