Отомстят, не сомневаюсь… Я и сам-то жить не хочу. Но буду. Я лег.
Ночь кошмарно прошла – вся почему-то в стихах… но сил, чтобы собраться и уехать, не было у меня. Зато мозг бушевал, даже во сне.
“Кавказ! Далекая страна! Жилище вольности простой! И ты несчастьями полна и окровавлена войной!”
Господи! Зачем я так хорошо учился в школе – и все это до сих пор помню?
“Оседлал он вороного и в горах, в ночном бою, на кинжал чеченца злого сложит голову свою!”
Проклятая эрудиция!
“Подожди немного, отдохнешь и ты!”… Но в каком смысле? “Он спит последним сном давно, он спит последним сном. Над ним бугор насыпан был, зеленый дерн кругом… и… и… и бледны щеки мертвеца. Как лик его врагов бледнел, когда являлся он!”
Как же, тут уснешь.
“Чу!.. Дальний выстрел! Прожужжала шальная пуля… славный звук!.. шум, говор. Где вторая рота?”
Действительно – где? Выходит, я с классиком почти что сравнялся по ощущениям?
“Что, ранен?.. Ничего, безделка! И завязалась перестрелка. Все офицеры впереди… Верхом помчались на завалы… И пошла резня, и два часа в струях потока бой длился. Резались жестоко, как звери, молча, с грудью грудь, ручей телами запрудили… Как месту этому названье? Он отвечал мне: Валерик, а перевесть на ваш язык – так будет речка смерти”…
Находясь в семье, не мог себе позволить отчаяния, а тут – упивался! Утром я, врезав с помощью соседки другой замок, пошел на вокзал.
СВЯТОЙ МЕФОДИЙ
– Ты где был? – спросила жена. И это благодарность за подвиги!
– Знаю, ответ мой тебя огорчит своей неоригинальностью. Был дома… у бати! – вовремя уточнил я.
– Ясно! – Ушла, уничтожив взглядом.
Батя, раскорячась, писал за столом. Глянул на меня одним недоуменно вытаращенным глазом… По- моему, даже не понял, что я уезжал… Ладно, потолкуем потом! Пошел в прохладную комнату, стянул свой рваный бешмет…
Осмотрел свое тельце… В происхождение ран все равно никто не поверит! Лег.
С кухни донесся гулкий звук – удар очищенной картофелины о раковину…
И долгая пауза. Это все?
“В полдневный жар в долине Дагестана с свинцом в груди лежал недвижим я”…
– Иди завтракать, – заглянув, сухо сказала жена.
Вот он, удел героя! Я пошел. На стенке у двери был приколот большой разрисованный лист – церковный календарь с картинками и комментариями: мать Битте-Дритте незадолго до смерти подружилась с Богом.
1 июля – святой Федул. Федул, что губы надул? В этот день обычно льет дождь. Федул заглянул – пора серпы точить, к жнитве готовиться.
2 июля – Зосима, покровитель пчел. Пчелы быстро летят к ульям – значит, скоро дождь. Перед засухой – жалят злее. Если сидят на стенках ульев – жди жары.
3 июля – Мефодий, паутинный день. Пауки свисают с веток.
Примета: какой день на Мефодия, таким всему лету быть. Мефодий – все лето приводит.
Господи! Так это сегодня как раз! Думал отдохнуть, расслабиться
– ан нет! Какой сегодня сделаешь день – таким все лето будет!
…Вот завтра и послезавтра вроде обычные дни, а потом опять:
6-е – Аграфена, канун Ивана Купалы. Утром париться в бане, купаться до позднего вечера с песнями и играми? Заготавливать веники. На Аграфену хорошо сажать репу. Репа, посаженная в
Аграфену, особенно крепка.
7-е – день Ивана Купалы. Купание в росе и воде. С утра надо сделать два-три покоса. Вечером – прыжки через костер. Мужики гоняются за бабами по лесу…
Зачем – не указано.
Спать нельзя – одолеет нечисть. Там, где зацвел папоротник, – ищи клад.
Хорошо бы устроиться завкладом!
Но пока – святого Мефодия преодолеть! Каков Мефодий – такому и лету быть. Сильно мучиться бы не хотелось. Выглянул в окно – белые облака, с чернильной подкладкой. Ну, держись, Мефодий!
Вышел на террасу, где жена и отец, недовольные чем-то (или друг другом) сидели молча, отрешенно над манной кашей.
– Со святым Мефодием вас! – проговорил я развязно, усаживаясь.
Отец не прореагировал. Лысый череп его сиял. Жена глянула злобно: мол, дома не ночует, а еще несет какую-то чушь!
Так… Можно? Я понес ложку каши ко рту – но был застигнут вопросом:
– Ты где был?
– Я уже говорил тебе! Дома! – начал бешено, но кончил скромно. -
У отца.
– Я звонила туда. Никто не отвечал.
– Я спал.
– В восемь часов вечера?
– Да, представь себе! – заорал я.
– А где был Оча? – ехидный вопрос.
Тут я сник. Объяснять все подробно – значит вызвать новый виток ужаса. Пусть уж подозревает что угодно, лишь бы не истину! Не будем пугать.
– Молчишь? – торжествовала жена.
– Бесполезно говорить!
– Бесполезно?!! Конечно, тебе только с другими разговаривать!!
Я сник окончательно. Держись, Мефодий!
Интересно наблюдать за отцом – он словно не здесь находится.
Вокруг лысины сияние, глаза за темными очечками не видны. Похож на крупного шпиона, который умело маскируется. Маскирует свои мысли, которые далеко. Явно, что не здесь. Молодец, профессор, – весь в себе.
Даже неинтересно при нем ругаться: абсолютно не слышит.
Вдруг тонкие его губы расплылись в благостной улыбке.
Решил нас помирить? Как же!
– Я сейчас гулял – и сделал инте-рес-нейшее открытие! – Даже поглядел, довольно живо, на нас. Как потенциальные слушатели его открытий – в таком качестве мы его устраивали. Практически в каждую прогулку делает инте-реснейшие открытия. Азарта, огня у него навалом – только направлено все это на его собственные дела.
– Иду вдоль озера… – Он окончательно разулыбался. – И чувствую- что-то поблескивает перед глазами. Думаю, может, с глазами что-то?
Он сделал вкусную паузу, поел… Разговаривает он так же обстоятельно, как ест.
– И что же ты думаешь? – задорно ткнул меня в бок: настолько раздобрился, что даже сына своего узнал. – Гляжу – на всех ветках блестки, как на новогодней елке!
Снова пауза, гулкий хлебок чая. Наконец продолжил:
– …И понял! – радостно шлепнул себя по колену. – На кончике каждой веточки – паучок! Абсолютно мизерный, микроскопический!
Да, зрение у него в восемьдесят семь такое, что позавидуешь.
