за столом в студии, рассказывали об основных событиях дня. Лоренс Кинг, насколько можно, прибавил громкость, но голоса комментаторов не могли заглушить женский голос, доносившийся через тонкую, как картон, стенку соседнего номера.
Фотография горы Рейнир между двумя изголовьями ритмично ударялась о стенку. Ночник на полированной деревянной тумбочке трясся. Если б не болты, которыми он привинчен, он, наверное, упал бы. Видно, бабе этой было неплохо в постели, но сейчас Кинг не желал слушать ее стоны.
Кинг грохнул кулаком в стену:
— Заткнитесь там, черт возьми!
Но стоны и сопение продолжались как ни в чем не бывало. Кинг мерил шагами потертый коричневый ковер, попеременно то теребя заросший грубой темной щетиной подбородок, то покусывая ноготь на большом пальце, в который въелись грязь и копоть строек, на которых он работал. В номере пахло потом и заплесневелым деревом.
— Пятнадцать тысяч. — Маршалл Коул кружил возле двери в ванную, обходя пакеты из-под фастфуда, перешагивая через сальные картонки из пиццерии, пивные бутылки и одежду и обувь, которую он продолжал скидывать с себя — вначале ботинки и носки, вслед за тем рубашку. Он остался голый до пояса, в синих, протертых на коленях джинсах, болтавшихся на худых бедрах. Прочую его одежду они зарыли на пустыре за мотелем, вырыв яму достаточно глубокую, так, чтобы бродячие псы, привлеченные запахом крови, не смогли ее достать.
— Пятнадцать тысяч, — сказал Коул, настойчиво дергая за козырек бейсбольной кепки с эмблемой сиэтлского «Маринера» и то надвигая кепку низко на лоб, то вздергивая ее обратно на макушку. — Скажешь ему, что мы хотим пятнадцать тысяч! — Он ткнул пальцем в сторону Кинга. — Уговор был на грабеж. Ты так говорил, Ларри. Ты сказал, что мужик этот договаривался о грабеже. В пустом доме. В этом чертовом доме никого не должно было быть, парень.
— Заткнитесь там! — заорал в стену Кинг, все более распаляясь.
— Убивать уговора не было. Я же не убийца, Ларри. Да они
Отвернувшись от стены, Кинг шагнул к Коулу.
— Заткнись. — С него хватало стонов этой сучки. — Заткнись, мать твою! И не учи ученого, черт возьми! Знаю, что делаю.
Коул попятился, понимая, что он не чета Кингу, нависавшему над ним во весь свой шестифутовый с двумя дюймами рост тушей в 255 фунтов. Коул был худым как жердь, с плоским, как стиральная доска, животом, выпиравшими ребрами и узким тазом. Он страдал поносами и несварением, вынуждавшими его проводить в туалете больше времени, чем убиравший там служитель; пищу он усваивал плохо и никак не мог набрать вес. Толстогубый, зеленоглазый, с длинными, ниже плеч, светло-русыми волосами, Коул, уродись он женщиной, считался бы хорошенькой.
— Пятнадцать тысяч, — тихонько пробормотал Коул. — Этого хватит, чтобы слинять отсюда. Может, в Канаду. Оттуда же нет экстрадиции, верно? Черт! — Он швырнул кепку на пол и дернул себя за волосы. — Мне иначе не выпутаться, Ларри. Он видел меня. Он глядел прямо на меня.
— Успокойся. — Кинг подошел к окну и отдернул тяжелую штору. Мотель «Изумрудный» торчал на голой равнине, как чирей на собачьей заднице. Кинг выбрал его не за красоту окружающего пейзажа. Он выбрал его, потому что номера в нем располагались не очень близко к входной двери и из них открывался хороший обзор и пустыря, и парковочной площадки возле фасада. Там по-прежнему стояли все те же четыре машины. С последним звонком в баре «Четыре козыря», находившемся в полумиле дальше по дороге, количество их прибавится. Кинг взглянул на часы и отвернулся от окна. — Я получу пятнадцать штук, и мы смоемся отсюда. Никто ничего не пронюхает.
— Что-то не так. — Коул встал и опять закружил по комнате. — Что-то не сложилось, Ларри. Я такие вещи чую. Ей-богу, чую!
— Положись на меня, — проворчал Кинг.
В дверь постучали.
Коул мгновенно переменился в лице: он дернулся, точно его потянули за веревочку, и вытаращил глаза, будто вспугнутая лошадь. Приложив палец к губам, Кинг тихонько заглянул в глазок.
Было невозможно припарковаться на площадке, подняться на два лестничных пролета и пройти по коридору так, чтобы Кинг не услышал. Господи, да здесь от каждого шага проходившего мимо их двери человека трясся пол! И тем не менее мужчина ухитрился это сделать. Он стоял перед дверью, и лицо его, искаженное глазком, было видно — нос картошкой, с чуть загнутым кончиком, черные сплошные солнечные очки, выпуклые и непроницаемые, как зрачки у ястреба. Кинг попятился и указал на дверь в соседнюю комнату.
Коул вновь нахлобучил свою кепку и быстро собрал разбросанную одежду. Схватив лежавший на телевизоре девятимиллиметровый автоматический пистолет, он уронил на пол теннисную туфлю и, подфутболив ее к двери, поспешно скрылся в ней и запер дверь за собой.
Кинг сунул в передний карман джинсов девятимиллиметровый «фалькон», застегнул рубашку, но тут же передумал и вновь распахнул ее, демонстрируя силу. Пусть тот видит, что он настроен серьезно. Он отодвинул засов, открыл дверь и отступил от нее. Мужчина вошел и, не сказав ни слова, закрыл за собой дверь. На нем была коричневая кожаная куртка, прямые синие джинсы и черные ботинки. В правой руке он держал зеленый мешок для мусора. Он сбросил мешок на ковер. Кинг угадывал в мужчине военного — либо сухопутные войска, либо морская пехота. Кинг и сам оттрубил четыре года в армии. У него глаз наметанный. Он видел это даже издали. Но на простого морского пехотинца этот парень все же не похож. Повадка не та. Наверное, из особого подразделения типа «рейнджеров», «тюленей» или еще там каких-нибудь не пойми каких. Но как бы там ни было, от взгляда на него Кинга пробирали мурашки. Тот глядел без улыбки, и лицо его не меняло выражения — все то же неподвижное лицо с пустыми глазницами в неизменных черных очках, преломлявших отражение Кинга. Кинг жалел, что разговорился с ним в баре. Лучше бы ему отказаться тогда от выпивки и подобру-поздорову уйти. Но пять тысяч баксов за простое ограбление — предложение было слишком заманчивым, а Кингу нужны были деньги платить алименты ребенку бывшей жены, не то его опять потягали бы в суд. А кроме того, что сделано, то сделано. Ничего не попишешь.
Кинг стоял в изножье ближней от ванной кровати, подбоченившись так, чтобы через распахнутую рубашку видно было дуло «фалькона» на его волосатом животе.
— У нас тут вот какая загвоздка. Там не было пусто, а вы говорили — будет.
Мужчина сунул руки в карманы куртки.
— И было.
— Двадцать минут! А потом этот кретин вернулся домой и вперся прямо в комнату.
— Я читал. — Мужчина имел в виду статью в отделе муниципальных новостей «Сиэтл тайме». В лице этого негодяя ничто не дрогнуло. — Неудача.
— Неудача? Да уж, нечего сказать! А ведь вы словом не обмолвились насчет убийства.
— Не обмолвился.
Из глубины комнаты доносились голоса спортивных комментаторов, продолжавших обсуждать результаты бейсбольных матчей, состоявшихся в тот день и накануне.
— И убивать мы не нанимались. Мы не убийцы. И заплатили нам не за это, — сказал Кинг, поднимая тем самым вопрос о деньгах.
— Вы что надо принесли?
— Принесли или не принесли — вопрос не в этом. Нам надо обсудить, за что было заплачено, а за что нет. Никого там не будет. Вы так нам сказали.
— Вы что надо принесли?
— Ты что, оглох?
Мужчина не ответил. Лишь продолжал смотреть взглядом, от которого Кинга пробирала дрожь. Глаза его невольно метнулись к подушке на неубранной постели. Мужчина подошел к изголовью, откинул подушку и вытащил конверт из оберточной бумаги. Открыв конверт, он стал просматривать содержимое.
