два охранника в чёрных камуфляжах. Обычно они стояли за этой дверью, запирая её изнутри. Сейчас они вышли и ругались с каким-то рабочим, пытавшимся протолкнуть в дверь тележку. Тележка не лезла и оба охранники благим матом орали на рабочего, потом вытолкали тележку и стали пинками прогонять бедолагу. Охранники привыкли к тому, что Игорь постоянно ошивается возле двери, и поэтому на него не обращали никакого внимания. Да к тому же они слишком увлеклись пинанием рабочего. В этот-то момент Игорь и вбежал в коридор.
Игорь забежал в первую попавшуюся дверь и увидел свою мать. Она была в белом халате, испачканном кровью. Мать и ещё двое мужчин в таких же халатах склонилась над головой полностью голой и удивительно смуглой девочки, привязанной к стулу. Девочка была лет шести. Ремни жёстко притягивали её к сидению, не давая возможности пошевелиться. Выше уровня глаз черепная коробка девочки была срезана. На столике в лужице крови лежал верх черепа с пышной копной чёрных волос. Таких чёрных волос он ещё никогда не видел. Рядом лежала пила. В серо-красном веществе мозга девочки ковырялась каким-то предметом мать Игорька.
Девочка кричать не могла — у неё во рту торчал резиновый кляп, поверх которого шёл ещё один ремень, жёстко вжимавший кляп в рот, а вместе с ним и прижимавший головку ребёнка к подголовнику стула. Но девчушка явно была в сознании, возможно на грани агонии. На окровавленном лице застыли ужас и невыносимая мука. Глаза, казалось, сейчас вылезут из орбит, на окровавленных щеках — дорожки от ручьями текущих слёз.
Девочка увидела Игорька и как-то встрепенулась. Мать повернула голову, побледнела и зло крикнула: «Пошёл вон!». Игорь не мог пошевелиться. Мать резко вытерла окровавленные руки в перчатках о свой халат, подошла к Игорьку, схватила его за руку, вытащила из операционной и потащила по коридору. Оба охранника, прогнав рабочего, удовлетворённо возвращались к посту. Увидев Игорька с матерью, они перепугались. Мать вывела Игорька из коридора и сдержано сказала: «Жди меня дома». Игорь побежал со всех ног. Только слышал, как мама, его ласковая добрая мама, орала на охранников такими словами, которых он от неё раньше никогда не слышал.
Мать вернулась с работы раньше обычного. Это была снова его любимая милая мама. Она пробралась в угол палатки, в которой сидел и трясся Игорь, всунула ему в руку несколько шоколадных конфет (где она могла их достать?). Она обняла его и ласково зашептала прямо на ухо:
— Игорёк, сынок. Та девочка очень больная, она — злая. Она — чурка. Мама хочет её вылечить. Девочка выздоровеет и станет красивой доброй русской девочкой. Она будет русичанкой. Ведь даже твой папа погиб на войне для того, чтобы все детки были русичами...
Игорь почти поверил, а что ему ещё оставалось делать? Правда, маму он больше не ходил встречать с работы. И вообще на дверь маминой работы предпочитал не смотреть.
Лет через шесть Игорь случайно услышал рассказ одного из ветеранов войны с фашистами. Тот сообщил, что фашистские медики проводили секретные эксперименты над детьми. Они создавали управляемых, сильных зомби — идеальных солдат будущей армии. В качестве сырья использовались дети восточных национальностей. При осуществлении операций фашистские медики не тратились на наркоз. В заключение рассказа ветеран сказал, что главой медслужбы была женщина. От себя рассказчик добавил:
— Видел я её мёртвой, когда уже в расход пустили. Красивая была баба. Такая маленькая, хрупкая, с двумя косами в руку толщиной. Ну, никогда бы не поверил, что такая может сознательно детей калечить! А сколько умерло при этих операциях? Кстати, говорят, что фашисты, уходя со станции десятками гибли, прикрывая отход медиков с их подопытными — так они важны для них были. Небось, когда станцию обратно отбили, опять свою адскую лечебницу открыли. А те детки, которых та красотка сотворила, повырастали небось. Не хотел бы с ними встретиться...
Однажды Полис внезапно напал на их станцию. Мать уже вернулась с работы и готовила в палатке еду. Когда началась стрельба, она схватила пистолет, хотела выбежать из палатки и принять участие в бое. Но уже на выходе вскрикнула и ввалилась обратно в палатку, упав спиной на пол. Продолжая держать одной рукой пистолет, второй она зажимала рану в животе. Она подняла глаза на Игорька и что-то шептала, но он не слышал, или не понял от испуга.
В это время в палатку вошёл незнакомый военный с автоматом. Увидев пистолет в руке раненной женщины, он спокойно поднял ствол и выстрелил ей в голову. Игорь от наполнившего его ужаса просто отключился.
Пришёл в себя, когда какой-то бородатый мужик тащил его за шиворот в сторону туннеля. Впереди такой же бородатый с перевязанной рукой и автоматом на груди преградил дорогу.
— Куда ты его?
— А что ты прикажешь со щенком фашистским делать? На фарш его! Мать его знаешь кем была?
— Значит и ты — такой же! Оставь детёнка, говорю! — раненный боец потянулся к автомату.
— Да хрен с тобой. — Игорь покатился под ноги раненного от сильного толчка в затылок.
Игоря Кудрявцева переправили на центральную станцию Полиса. Он жил в приюте для детей. Здесь ему было несладко. Сверстники прознали, кем он был и чей он сын. «Фашистский ублюдок», «нацистская сука» — это то, что часто приходилось слышать от детей. Его часто жестоко избивали. Особенно свирепствовали те, чьи родители погибли от рук фашистов во время той бессмысленной войны с фашистами. Учителя формально пытались защитить его. Но они и сами испытывали к нему неприязнь за его прошлое, как будто он его выбрал для себя сам. У него не было друзей. Он был худым, но приятным на вид юношей. Однако девушки его сторонились: боялись стать «фашистскими подстилками».
После очередного избиения сверстниками Игорь даже думал покончить с собой. Он взял нож, чтобы перерезать себе вены, но сделать это не хватило духу. Он завыл, он рыдал без слёз: он ненавидел себя, ненавидел свою покойную мать, ненавидел проклятую жизнь, сделавшего его изгоем.
Способные дети из приюта обычно поступали в университет. У Игорька не то, что бы не было особых способностей к учёбе. Он просто не видел стимула заниматься этим: зачем изучать литературу, историю, биологию, географию несуществующего уже мира. Для того, чтобы оградить от сверстников, да и просто избавиться от Игоря, воспитатели приюта отдали его в двенадцать лет в ученики единственному радиомеханику Полиса.
Так получилось, что радиомеханики оказались редкостью. Главной задачей радиомеханика была починка раций и телефонной связи. Работы у него было невпроворот, но он был стар и в последнее время сильно болел. Ему нужен был помощник, а заодно и кто-то, кто бы мог его заменить.
Игорь перешёл жить в палатку Степаныча, которая была одновременно мастерской и домом. Угрюмый радиомеханик разговаривал очень редко и никогда не улыбался. За десятки лет жизни в метро он так и не освоился с этой жизнью. Он всё ещё жил тем днём, когда в ядерном пекле погибли его жена и двое детей. Иногда он доставал замусоленные фотокарточки, раскладывал их на полу, закрывал глаза и начинал качаться из стороны в сторону. В таком состоянии он мог находиться часами.
Только один раз Игорь заметил на лице наставника подобие оживления: когда сталкеры с поверхности принесли ему целую стопку справочников по радиоделу. После этого случая радиомеханик изредка начинал говорить, что-то показывать Игорьку в справочниках, иногда что-то объяснял. За пять лет Игорь худо-бедно научился радиоделу.
Близкими людьми Игорь и Степаныч не стали. Но Игорь был благодарен за то, что радиомеханика абсолютно не смущало происхождение его ученика. Правда, для других людей он так и остался фашистом. И если не считать пары фраз в день, которыми они перебрасывались с радиомехаником, Игорю случалось сутками не разговаривать вообще.
Они жили в своей палатке, как затворники, выходя оттуда только тогда, когда это было действительно нужно. Но даже в редкие «вылазки» Игоря ему хотелось скрыться от давящей суеты чужих для него станций и переходов. И это ему удавалось. Люди почти не замечали снующего, как тень, юношу. Хоть он и был роста выше среднего, но постоянно сутулился, как будто хотел сделаться ниже и неприметнее. Выходя из палатки, он даже натягивал на голову капюшон старой вылинявшей бесцветной куртки, обвисавшей на его худых плечах, и тем был похож на прокажённого или пилигрима. Лишь раздатчица служебных пайков — некрасивая девчонка с заячьей губой, робко бросала взгляд на юного незнакомца, подходившего к прилавку
