решений.
Он был всегда уверен в своей правоте. Ничто не могло поколебать его самолюбия. Если бы не одно обстоятельство.
В расширении подземного коллектора, в который некогда была спущена река Немига, недалеко от одноимённой станции метро, был расположен Свято-Ефросиньевский монастырь. Его основал сразу после Последней Мировой отец Тихон — священник из одного из минских православных храмов. Сразу после войны и в последующем многие в Муосе искали спасения в Боге. Люди шли в монастырь, причём уже не было разделения на православных, католиков и протестантов.
Монастырь был разделён на две части: мужскую и женскую, в военной палатке была обустроена церковь. При монастыре была небольшая церковная школа, больница и гостиница для паломников. Монастырь обеспечивал себя сам: имел небольшую ферму; послушники и послушницы должны были по очереди подыматься наверх и возделывать картофель. Со временем монастырь вырос в поселение с численностью до двухсот человек. Из-за пусть не частых, но обязательных, походов наверх, монахи и монахини редко доживали до сорока лет. Отец Тихон, не смотря на возражения паствы, тоже подымался наверх и выполнял в соответствии со своей очередью работы по возделыванию картофеля. Но ему уже было за восемьдесят, а выглядел он вполне здоровым. С отцом Тихоном были связаны и другие чудеса: он исцелял больных (даже от лейкемии), во время сорокадневных постов вообще не ел и не пил и оставался жизнеспособным, по его молитвам урожай картофеля на монастырском поле был, как нигде, велик. Но главным чудом было сам факт существования монастыря. Ни один человек с оружием не мог войти в коллектор Немиги и подойти к монастырю. Монастырь обходили стороной диггеры, змеи, а потом и ленточники. Ни один агрессор никогда не пытался подойти к монастырю. Даже рабовладельцы-бэнээсовцы, руки которых были по локти в крови, боялись и думать плохо про эту обитель. Необъяснимым образом эта боязнь передалась и морпехам. И опять же, чудом, Президент Славински долгое время не обращал внимание на отшельников.
Но вот однажды, когда ему доложили, что один из бэнээсовцев, якобы, впал в религию, распустил всех своих рабов, раздал всё своё имущество и ушёл в монастырь, Славински вскипел:
— Достать его оттуда и казнить! И монастырь этот ко всем чертям взорвать!
Когда на следующий день он вызвал своего адъютанта и спросил, где беглый бэнээсовец, тот ответил, что отряд, посланный за ним, вернулся ни с чем. Весь отряд был обезоружен и приведён к нему. Бэнээсовцы в ответ на его расспросы, презрительные высказывания и даже на его удары, стояли молча, понурив головы, ни в чём не оправдываясь и ничего не объясняя. Они в этот же день были отправлены в верхние помещения, их рабы и жёны были распределены между другими рабовладельцами.
Славински послал семерых морпехов, но по дороге в монастырь на них напал змей и вернулись только трое. Тогда Президент лично, взяв с собой самых надёжных американцев, вышел в направлении коллектора Немиги. Однако они... заблудились, вернулись только через три дня так и не найдя монастырь, а один морпех, упав с лестницы, сломал себе позвоночник.
Славински, под угрозой расстрела потребовал местных проводников отвести его в монастырь. Но, как только он вышел из лагеря, пришло сообщение об очередном совместном наступлении центровиков и партизан, и поэтому он был вынужден вернуться и принять участие в обороне. Это был очень тяжёлый бой для американцев, в котором Рэя тяжело ранили — первый раз в его жизни. Проклиная всё на свете, Славински зарёкся не трогать больше монастырь, но запретил под страхом смерти всем жителям Америки любое паломничество туда. Про монастырь он забыл, но только на время.
Однажды Рэю доложили о поимке монахини со Свято-Ефросиньевского монастыря. Вспомнив старую обиду, Президент потребовал привести её лично к нему. Он предвкушал, как он надругается над монахиней, как будет её мучить и заставит её перед смертью проклясть этот самый монастырь.
Монахиню привели к нему в спальню. Рэю не понравилось, как себя вели конвоиры — они словно чувствовали себя виноватыми перед монашкой. Они даже не связали её, а когда привели, быстро, виновато оглядываясь, ушли.
Голова монахини была скрыта под капюшоном её плаща. Рэй подошёл и грубо откинул капюшон. На него смотрела девушка, почти девочка. С вьющимися чёрными волосами и белым-белым, абсолютно чистым, лицом. Огромные голубые глаза смотрели на него с... кроткой жалостью. Девушка совсем его не боялась. Она не боялась его — президента Америки! Это разозлило Рэя. Он понял, что надругаться над этим малолетним Ангелом он не сможет. Но он заставит её плакать, бояться и просить пощады.
Он ударил девушку по лицу. Та отлетела и ударилась головой о стол. Спокойно поднялась. Большое красное пятно стало наливаться на щеке монахини. Рэй спросил:
— Ну что, ненавидишь? Боишься?
— Нет, что вы, господин...
Голубые глаза смотрели на него всё с той же жалостью... Да как она смеет! Рэй ударил её со всей силы ногой в живот. Девушка опять упала и с громким стуком ударилась головой о пол. Она с трудом села на колени и стала что-то шептать... Рэй, думая, что услышит мольбу о пощаде, подошёл и прислушался.
— Спаси, Господи, и помилуй раба твоего Рэя... Не вмени ему сеё во грех, ибо не ведает, что творит... Наставь его на путь истинный, милости Твоея ради...
Рэй впал в бешенство. Он схватил девушку за волосы и потащил на выход, выкрикивая ругательства на английском:
— Сукина дочь! Дрянь! Это я-то не ведаю, что творю... Пытать её.
Он вытащил монахиню в коридор, где увидел перепуганные лица адъютанта и конвоиров, почти с благоговением смотревших на юную монашку. Он понял, что они её пытать не будут. Тогда он сам потащил её в камеру пыток, смежную с его «резиденцией», схватил раздвоенный провод под напряжением с оголёнными концами и притронулся им к груди девушки. Маленькое тело содрогнулось.
— Проси прощения сучка... Или скажи, что ненавидишь меня...
Девушка ничего не говорила, она не кричала и даже не плакала. Рэй посмотрел и понял, что юная мученица мертва. Её необыкновенные голубые глаза всё также с жалостью смотрели на Рэя.
Этот взгляд его мучил всю оставшуюся жизнь. Глаз монахини он не забудет никогда, они не будут давать ему заснуть. Даже когда он упивался местным самогоном, этот взгляд, застрявший в его мозгу, не позволял ему уйти в пьяное забытьё.
Тело монахини, над которым Рэй собирался надругаться, куда-то пропало. Рэй догадывался, что его унесли его же адъютант с конвоирами, хотя они громко отнекивались. Они тело, конечно, передали монахам, а те унесли в монастырь.
Личный адъютант Президента после этого случая ушёл, нарушив приказ, в Свято-Ефросиньевский монастырь. Именно он, уже будучи монахом, составил Житие Святой Великомученицы Ангелины — первой провозглашённой Святой Муоса.
Усиленный обоз возвращался в Партизанские Лагеря. Отряд центровиков пополнил поредевшие ряды ходоков. Митяй мрачно смотрел на спины своих сотоварищей — ещё несколько таких переходов и ходоков не останется вообще. На его памяти не было похода, за который им бы пришлось понести столько жертв. Видимо все силы зла в Муосе противостоят этим пришлым уновцам. А что это значит? А это значит, что уновцы — воины добра; они очень нужны добрым людям Муоса. А что это значит для Митяя? Митяй принял решение.
Они без особых проблем дошли до Октябрьской. Оттуда по Большому Проходу вернулись на Нейтральную. К счастью, Шатуна в Большом Проходе они не встретили.
На Нейтральной было решено переночевать, перед тем, как отряд разделится. Утром уновцы спохватились. Их командира — Дехтера — не было. Уже начали волноваться, однако от дозорных с южного кордона узнали, что их командир («какой-то ненормальный») сам (!) пошёл, вернее побежал, в сторону Первомайской. Его пытались остановить, но он никого не слушал. Уже хотели менять план, идти за командиром, но он появился сам. Дехтер шёл по шпалам со стороны Первомайской. Лицо, как всегда, было скрыто под маской, но по бодрой походке могучего спецназовца было понятно, что его самоволка была
