Затем, что я всегда гнушался жизни.Я не жесток; но я — как жгучий вихрь,Как пламенный самум, что обитаетЛишь в тишине пустынь и одинокоКружит среди ее нагих песков,В ее бесплодном, диком океане.Он никого не ищет, но погибельГрозит всему, что встретит он в пути.Так жил и я; и тех, кого я встретилНа жизненном пути, — я погубил.
Аббат
Увы! Я начинаю опасаться,Что я тебе помочь уже не в силах.Но ты еще так молод, я хотел бы…
Манфред
Святой отец! Есть люди, что стареютНа утре дней, что гибнут, не достигнувДо зрелых лет, — и не случайной смертью,Иных порок, иных науки губят,Иных труды, иных томленье скуки,Иных болезнь, безумье, а иныхДушевные страдания и скорби.Страшнее нет последнего недуга:Все имена, все формы принимая,Он требует гораздо больше жертв,Чем значится в зловещих списках Рока.Вглядись в меня! Душевные недугиЯ все познал, хотя довольно б былоИ одного. Так не дивись тому,Что я таков, дивись тому, чем был я,Тому, что я еще живу на свете.
Аббат
Но выслушай…
Манфред
Отец, я уважаюТвои года и звание; я верю,Что ты пришел ко мне с благою целью,Но ты предпринял тщетный труд. Быть грубымЯ не хочу, — я лишь тебя щажу,А не себя, так резко обрываяНаш разговор — и потому — прости!
(Уходит.)
Аббат
Он мог бы быть возвышенным созданьем.В нем много сил, которые могли быСоздать прекрасный образ, будь ониНаправлены разумнее; теперь жеЦарит в нем страшный хаос: свет и мрак,Возвышенные помыслы — и страсти,И все в смешенье бурном, все мятетсяБез цели и порядка; все иль дремлет,Иль разрушенья жаждет: он стремитсяК погибели, но должен быть спасен,Затем что он достоин искупленья.Благая цель оправдывает средства,И я на все дерзну. Пойду за нимНастойчиво, хотя и осторожно.Сцена вторая
Другая комната.
Манфред и Герман.
Герман
Вы, господин, велели мне явитьсяК вам на закате: солнце уж заходит.