Сверкают звезды, — снежные вершиныСияют в лунном свете. — Дивный вид!Люблю я ночь, — мне образ ночи ближе,Чем образ человека; в созерцаньеЕе спокойной, грустной красотыЯ постигаю речь иного мира.Мне помнится, — когда я молод былИ странствовал, — в такую ночь однаждыЯ был среди развалин Колизея,Среди останков царственного Рима.Деревья вдоль разрушенных аркад,На синеве полуночной темнея,Чуть колыхались по ветру, и звездыСияли сквозь руины; из-за ТибраБыл слышен лай собак, а из дворцаПротяжный стон совы и, замирая,Невнятно доносились с теплым ветромДалекие напевы часовых.В проломах стен, разрушенных веками,Стояли кипарисы — и казалось,Что их кайма была на горизонте,А между тем лишь на полет стрелыЯ был от них. — Где Цезарь жил когда-тоИ где теперь живут ночные птицы,Уже не лавр, а дикий плющ растетИ лес встает, корнями укрепляясьВ священном прахе царских очагов,Среди твердынь, сровнявшихся с землею.Кровавый цирк стоит еще доныне,Еще хранит в руинах величавыхБылую мощь, но Цезаря покоиИ Августа чертоги уж давноПоверглись в прах и стали грудой камня.И ты, луна, на них свой свет лила,Лишь ты одна смягчала нежным светомСедую древность, дикость запустенья,Скрывая всюду тяжкий след времен!Ты красоты былой не изменяла,Но осеняла новой красотойВсе, в чем она погибла, и руиныКазалися священными, и сердцеНемым благоговеньем наполнялосьПеред немым величьем древней славы,Пред тем державным прахом, что донынеВнушает нам невольный трепет. — Странно,Что вспомнилась мне эта ночь сегодня;Уже не раз я замечал, как дикоМятутся наши мысли в те часы,Когда сосредоточиться должны мы.
Входит аббат.
Аббат
Я вновь к тебе непрошеным являюсь,Но пусть мое смиренное стремленьеПомочь тебе — не прогневит тебя:Пусть все, что есть в нем темного, дурного,Падет лишь на меня, а все благоеДа осенит твою главу, — я страстноСказать хотел бы: сердце! Если б тронутьЯ мог его молитвой иль словами,Я спас бы дух, который лишь случайноБлуждает в тьме.
Манфред
Напрасная надежда!Мой путь свершен, моя судьба решилась.
