резко развернул к себе Гуннхильд.
– Ты что придумала? А ну на коня!
– Я не оставлю свой дом!
Но Асольв зарычал на нее, вскинув в седло.
– Ты умеешь ездить, вот и вывози людей. Пусть Руслана с Взимком сядет за тобой. И не смей мне перечить!
У Асольва голова шла кругом. Единственным послаблением, какое он себе позволил, это отдать своих близняшек возглавлявшему готовый к прорыву отряд Арни. Сам крепко привязал к нему испуганных плачущих девочек: Арни и с конем справится, и малышек его сбережет – он хороший друг. Те же, кто остались... Несколько старых челядинок наотрез отказались садиться на коней, и им велели идти в дом к раненым. Теперь предстояло самое главное.
Асольв смотрел то на хирдманнов, застывших у огромных брусьев-засовов ворот, то в сторону конюшен. По замыслу Асольва весь табун должен был вынестись стремительно и неожиданно, чтобы хазары не успели опомниться, прежде чем кони пробегут мимо, прорвутся вместе с людьми. Такая лавина из всадников и взбудораженных, неуправляемых коней могла снести любого, кто вздумал бы встать на пути. Но как раскрыть ворота, не привлекая внимания врагов и не давая им времени напасть?
Асольв поднялся на вал, припал к зубьям частокола, всматриваясь. Пламя горевшего корабельного сарая освещало столпившихся хазар. Асольв увидел среди них уже примелькавшуюся фигуру горбуна, который, похоже, был тут за главного, но сейчас тот о чем-то спорил с коренастым хазарином в обшитой бляхами военной куртке. Это ли не момент? Но тут что-то произошло, и Асольв даже высунулся, наблюдая за хазарами, которые стали шуметь, разбегаться, падать. В них стреляли, они гибли! Неужто кто-то пришел на помощь варягам?
Все, это был их момент, и Асольв зычно крикнул. Его хирдманны тотчас налегли на засовы, отодвигая их, поднатужились и стали отворять ворота. Сидевший на первом коне Арни едва сдержал своего вздыбившегося жеребца (у Асольва все оборвалось внутри, когда он услышал испуганные крики своих дочерей, привязанных к всаднику), в следующий миг большой конь рванул вперед, увлекая за собой остальных. Табун с ржанием и криками людей тяжелой общей массой понесся со двора.
Светорада припала к холке знакомой рыжей кобылы. По сути, ей и править не нужно было – та ровно шла среди других бешено ржавших лошадей. На пути возник хазарин, но он только и успел закричать, когда его подмяли, затоптали, расплющили несущиеся с огромной скоростью кони. За спиной Светорады кричали девчонки; Хельга, к которой привязали младшую сестру, так вцепилась в княжну, что едва не вырвала с корнем прядь ее распущенных волос. Светорада увидела, что вокруг завязалась схватка. Неужели свои помогают?
И вдруг скакавшая впереди лошадь упала, с нее с криком свалились люди. Светорада едва удержалась на рыжей, чувствуя боль от повисшей на ее волосах Хельги. Удержались! Но в этот миг она увидела и еще нечто, что заставило ее сдержать рвущуюся кобылу. Ибо там, за отлетевшим в сторону дымом, в отблесках пламени она увидела Стему!
Он стрелял. Привычный разворот руки, когда он вынимает стрелу из тула за плечом, рывок локтя от спущенной стрелы, широко расставленные в упоре ноги. А подбегавшие к нему хазары так и падают, как спелые колосья, так и катятся по земле, оседают. Вокруг кипела рукопашная, люди сражались, слышались влажные хлюпающие звуки разрубленной плоти, скрежет стали, короткие сиплые вскрики... Но Светорада все это воспринимала как некий неясный гул. Главное она поняла: он приехал спасти ее, он рядом!
Однако вместе они будут только в том случае, если она окажется со Стемой, если он увидит ее. И она, натянув повод лошади, сдержав ее, почти на ходу перекинула ногу через холку и спрыгнула вниз.
– Скачи дальше! – крикнула перепуганной Хельге.
Та завопила, что плохо ездит, но лошадь уже понеслась за табуном, и девочка удержалась на ней, вцепившись в гриву.
Светорада же помчалась к Стеме. С кем-то столкнулась на бегу, упала, потеряв шлем, потом вскочила, растрепанная и грязная, не чувствуя ушиба, подбежала к нему.
– Стемка!
Он развернулся, все еще нацеливая стрелу, но тут же резко опустил лук.
– Светорада!
Мигом схватил ее за руку, потащил, по пути ударом кулака свалил кого-то и стал увлекать ее дальше. Они почти добежали до темных, едва различимых в дыму строений, когда Стема вдруг стал замедлять бег.
Он ничего ей не сказал, не признался, какая сильная боль ударила его в спину, неожиданно и страшно. Даже смог сделать еще несколько шагов, увлекаемый ее упорной рукой. А потом захлебнулся воздухом, не в силах вздохнуть, ноги стали слабеть, а земля будто встала дыбом. Он упал.
– Стема! – кричала рядом Светорада.
Она подхватила его, стала поднимать, тащить. В памяти жутко всплыло, как совсем недавно она так же волокла Верену. Нет, этого не может быть, Стемка живой, вон даже застонал... Как мучительно он застонал!
Она все же остановилась, когда затащила его за какие-то изгороди. Ее силы были на исходе, и она, укрывшись в тени тына, опустилась с ним на землю. Вокруг никого не было, их не преследовали. Стема лежал, как-то странно изогнувшись, кашлял, силясь поднять голову, которая все никла.
– Стемушка мой...
Они находились среди стлавшегося по земле дыма, рядом что-то горело, и в этих всполохах Светорада увидела, как он, повернувшись, смотрит на нее. Смотрит до удивления спокойно, а из уголка его приоткрытого рта темной струйкой течет темная кровь.
– Беги, Светка...
Но она только замотала головой.
– Сейчас, сейчас... – твердила. – Держись за меня, я тебя вытащу. Ну же, мой славный!
Он был такой тяжелый! Она путалась в длинном подоле татья, упала, вновь пыталась его поднять.
– Я люблю тебя... – произнес он запекшимися губами.
– Я тебя тоже. Ну, вставай же!
Она не смогла его поднять, они рухнули вместе. Совсем рядом Светорада увидела его лицо, его полуприкрытые блестящие глаза под чуть нахмуренными бровями.
Потом глаза закрылись, а голова откинулась назад.
Светорада смотрела на него, затаив дыхание, и видела, как разгладилось его лицо, спокойно разошлись брови, только кровь сильнее запузырилась на губах.
– Нет, Стемка! Ты не смеешь! Я приказываю тебе!
Его красивое лицо казалось отсутствующим, он уже ушел и не мог слышать ни возражений, ни уговоров. Он не отвечал, и она трясла его, тормошила, видя, как беспомощно покачивается голова, как безвольно лежат раскинутые руки. И еще она вдруг ощутила острый укол, когда притянула его к себе. Стрела. Острие стрелы, прошедшее сквозь него навылет... Светорада отстранилась, и Стема безвольно повалился на бок.
Она сидела не шевелясь. Медленно, мучительно медленно до нее стало доходить, что он умер. Стрелок умер от стрелы. Когда-то он пошутил, сказав ей, что стрелы его любят, слушаются и берегут. Он лгал!
Ей вдруг захотелось закричать. Она судорожным усилием вытолкнула из себя воздух, но крика не получилось... И тогда Светораде показалось, что ей на голову и плечи обрушилось небо. В глазах потемнело, тяжесть в сердце разрослась и залила свинцом все тело.
Светорада вдруг сама словно умерла, такое бесконечное чувство одиночества заполнило ее. Она просто сидела над ним, ничего не видя, не понимая, не чувствуя, кроме этой придавившей ее тяжести, которая не давала двинуться. Казалось, что вместе с потерей Стемы для нее исчез весь мир.
Кто-то пробегал мимо, ее тормошили, пытались поднять, но она безотчетно рвалась, высвобождаясь, и оставалась на месте. Рядом кричали, от нее что-то требовали, но потом отстали. Она ничего не замечала. Все, что ей сейчас было нужно, – это лечь на землю подле своего мужа и умереть.
Рядом опять возникли какие-то тени, топот ног, нездешняя речь, запах пота и чужого дыхания. Светорада не обращала на них внимания, не слышала, как кто-то рядом произнес:
