пришлых, так и о том, что делается в отдаленных пределах. Оттого-то, когда вкушающие утолили первый голод и были произнесены полагающиеся в честь хозяев здравицы, Аудун сам обратился к Стрелку и его жене, пригласив их сесть поближе к нему, на крытых сукном ступенях у подножия главного сиденья. Это означало, что гостям полагается рассказать о себе и потешить вестями собравшихся.
Надо сказать, они справились с заданием. Стрелок поведал о племени северян, из которого якобы происходил, о том, как от них однажды переехал к вятичам, где и встретил свою Свету. О вятичах местные были наслышаны, но с удовольствием внимали рассказу об обычаях, о том, как вятичи почитают Даждьбога.[36] Стрелок рассказывал, как он служил у князя Держислава, как ходил с ним в степные дозоры и схлестывался с хазарами. О хазарах в Ростове знали как об опытных торговцах, но относились к ним с неким предубеждением, будучи наслышаны, насколько те опасны, когда отправляются в набег. Стрелок же преподнес все так весело, что выходило, будто схватки со степняками – сплошная забава, а удальцы-русы лихо гоняют копченых, [37] ибо заломить хазарина для них столь же просто, как свалить в лесу медведя. Он и сам добыл в походе хазарский драгоценный пояс, сбив стрелой с коня хана копченых.
– То-то теперь те же вятичи дань вызвались платить хазарам копченым, – сурово отозвался со своего места Путята, на что Стрелок промолчал: что ж, так оно и вышло, к чему перечить.
Потом пришлые опять тешили хозяев историями о жизни в других краях. Поведали и о традициях в племени мещеры, где одно время им пришлось жить. И опять же с их слов все выходило так забавно, что ростовчане не переставали дивиться, слушая, как у мещер по обычаю жених похищает понравившуюся девушку перед свадьбой, а приводит в дом только после того, как волхвы уже соединили их обрядом. Подобное легкомыслие в Ростове не одобряли, ибо тут куда строже следили за честью рода – чтобы и договор был, и родня одобрила выбор молодых.
Далее разговор коснулся племени дикой голяди, через земли которых путникам пришлось пробираться к Ростову. Вот уж действительно дикое племя! Ростовчане, конечно, знали, что соседи их нелюдимо и непривычно живут, но им было забавно послушать, какие обряды творят голядские колдуны-шаманы. Женщины краснели и фыркали, когда Стрелок с живостью описывал, как шаманы мочатся на деревья вокруг селения, обозначая свою территорию, будто волки лесные. Мужчины же пополам сгибались от смеха, слушая о том, как глава голядского воинства перед походом бегает за курицей, предназначенной для заклания на алтаре. По тому, как скоро он догонит перепуганную птицу, зависит, удачен ли будет поход. При этом, добавил Стрелок, все остальные только наблюдают за погоней, сохраняя самый серьезный вид, и никто не смеет вмешиваться.
Короче, смеху в этот вечер в жилом доме Большого Коня было предостаточно. Гости оказались отменными рассказчиками, всех потешили и развеселили. Смех стал стихать, лишь когда Аудун поднял руку и спросил о том, что его интересовало больше всего:
– Теперь я хотел бы узнать о родне твоей жены, Стрелок. Для нас, живущих вдали от Норейг, это всегда важно. Может статься, что мы знаем кого-то из ее рода, может, и нас сводила судьба с ее близкими людьми. И если таковые отыщутся, то и Свете, и тебе только больше почета будет. Так что пусть теперь женщина нашего племени поведает, откуда ее корни.
Веселая улыбка Стрелка при этих словах потускнела, и он невольно сжал руку жены. Однако Света, чуть улыбнувшись мужу, смело выступила вперед.
– По крови я только наполовину принадлежу к племени варягов, благородный ярл. Моя мать, славянка, была пригожа и из хорошей семьи, так что мой отец нашел ее достойной соединиться с ним в браке.
– Это не диво. Немало мужей из Норейг сходятся с местными женщинами. Я сам тому пример, да и мой сын Асольв доволен своей женитьбой. Однако скажи нам, Света жена Стрелка, каково было имя твоего уважаемого отца?
Света немного помолчала, потом произнесла:
– Его звали Кари из Раудхольма. И он носил прозвище Неспокойный.
Стрелок чуть вздрогнул при этом, оглянулся на Аудуна, увидел, как тот шевелит светлыми бровями, обдумывая что-то.
– Клянусь рукоятью своего меча, что это имя мне знакомо, – сказал наконец варяг. – Это был и впрямь известный герой. Я как-то встречал его на тинге[38] в Норейг. С ним еще был его сын-подросток, Гуннар, если мне не изменяет память. Так?
Света посмотрела прямо в глаза ярлу и согласно кивнула.
– У тебя очень хорошая память, ярл Аудун. Это было давно, а ты все помнишь... Скорее всего, ты встретил Кари Неспокойного и моего сводного брата Гуннара, когда они покидали те края. А после прибытия на Русь Кари служил у одного прославленного днепровского князя. Ты знаешь об этом?
Она произнесла это как-то странно, с едва уловимым вызовом.
Аудун ответил:
– Я, конечно, чту твоего отца, златовласая яблоня колец, однако у меня нет возможности знать о судьбе всех, кто когда-либо встречался на моем пути. Но, думаю, ты сама поведаешь мне о Кари Неспокойном.
– Он встретил безвременную кончину в Гардар. Он в то время служил у известного князя Эгиля Золото. Ты должен знать о нем.
Пока Аудун задумчиво вращал обручье на руке, силясь припомнить, неожиданно раздался голос Путяты:
– Я слыхивал о богатом и знаменитом Эгиле Золото и знаю, что он был едва ли не ближайшим другом самого Олега Вещего. Говорят, что Вещий сделал Эгиля князем в одном из богатых днепровских градов. Так ли?
– Так, – подтвердила Света и прижала руку к груди, словно удерживая бьющееся сердце. – Кари Неспокойный служил у Эгиля, пока его не настигла разбойничья стрела. Но это случилось, когда я была совсем ребенком, поэтому мне больше нечего сказать.
– Ну а о своем брате Гуннаре ты можешь поведать?
Девушка кивнула.
– Мой брат Гуннар... Мы долгое время были с ним очень дружны, но потом поссорились. Знаю, что он тоже погиб.
Голос ее неожиданно стал срываться, и Стрелок поспешил жене на выручку.
– Лучше меня спроси, пресветлый ярл, – произнес он, отвлекая внимание от Светы. – Ибо тогда я служил в хирде Гуннара Карисона и знаю, как он сложил буйну голову. Его, как некогда и Кари Неспокойного, поразила стрела. Я сам... видел это.[39]
Аудун медленно огладил большой рукой роскошную светлую бороду.
– Что ж, каждый по-своему находит свой путь в чертоги Валгаллы.[40] Однако сдается мне, что я был не очень учтив, разволновал тебя, солнечная липа пряжи.[41] Вижу, воспоминания о тех трагических событиях растревожили тебя. Да и не гостеприимно так долго утруждать вас расспросами, учитывая, что вы с дороги, а время уже позднее.
После этого он поднялся и сказал, что пора готовиться ко сну.
Все стали расходиться. Заботливая Гуннхильд повела гостей к боковуше, отодвинула заслонку и, откинув шерстяной полог, указала, какая удобная и мягкая постель их ждет. После этого она пошла вслед за отцом, который прощался с гостями. Посадник Путята уезжал со своими людьми, а Нечай оставался на ночь с женой. Но Усмар, который, как надеялась Асгерд, тоже останется, неожиданно заявил жене, что не станет спать с ней, пока она не смирится и не поедет в их общий дом.
– Сдается мне, – тихо произнесла молодая женщина, – что ты больше почета проявляешь ко мне, когда я под отеческим кровом, а не в твоем богатом доме.
– Ты вольна выбирать, – ответил Усмар и, направившись к двери, накинул на плечи свою большую соболью шубу.
Он оглянулся всего лишь раз, но не на Асгерд, а в сторону боковуши, где укрылась с мужем приезжая красавица. И от этого на сердце Асгерд стало совсем плохо.
Гуннхильд украдкой наблюдала за ней. Потом взяла ее за руку и отвела в сторону.
– Хочешь, я скажу отцу, чтобы он освободил тебя от постылого брака?
Асгерд опустила глаза и отрицательно покачала головой.
