Таинственное пламя царицы Лоаны

passeggiar,
cosa facciam? Noi la seguiam
e con occhio scaitro poi cerchiam
quello che c'e da capo a pie

Saran belli gli occhi neri,
saran belli gli occhi blu,
ma le gambe, ma le gambe
a me piacciono di piu…

Коли нам случается девицу повстречать,
что ж, мы скорей
идем за ней,
опытными взорами стараясь отгадать
все, что там в ней, до пят с кудрей.

Очи черные прекрасны,
голубые — ничего,
только ножки, только ножки
интереснее всего!

All'alba quando spunta il sole,
la nell'Abruzzo tutto d'or,
le prosperose campagnole
discendono le valli in fior.

Дни долги в Абруццо, а ночи коротки,
рассвет горит золотой.
На ярмарку с гор поселянки-красотки
в долину спешат гурьбой.

Кто был, наоборот, уродлив до тошноты, это, конечно, неприятели. В некоторых номерах «Балиллы», печатного органа «Юных ликторов Италии», публиковались карикатуры Де Сеты на разных политических врагов. «Предвкушая крах свой близкий, Вот Георг, король английский, Побежал искать защиту К другу Черчиллю — бандиту». Получали свою порцию насмешек и «скотина Рузвельтина» и «terribile Stalino, l'оrсо rosso del Cremlino» — «чудовищный Сталинo, коммунарский кобелино».

Англичане были плохи тем, что обращались друг к другу на «ты» (you), в то время как у нас в Италии, дабы отличаться от развязных иностранцев, с некоторых пор вышло постановление обращаться друг к другу всем, даже родственникам или друзьям, на «вы» (Voi). (Замечу, что даже человек, мало знающий английский язык, и тот понимает, что у англичан you — это как раз именно «вы».) Но постановление сверху есть постановление сверху. Дедушка вырезывал и клал в отдельную папку четкие газетные и журнальные предписания на тему: как отныне следует обращаться друг к другу.

Кстати о красотках. Не забудем колониальных прелестниц. Негроидные типы провозглашались обезьяноподобными, и вообще абиссинцы объявлялись носителями множества болезней, но для абиссиночек делалось исключение. По радио пели: Ах, негритяночка, моя смугляночка, Ты жди надейся, скоро мы придем, опля! Дадим тебе и новый строй, и короля!

Что еще полагалось давать смугляночке, выяснялось из цветных картинок все того же рисовальщика Де Сета. Того, который изгалялся над Сталино-кобелино. На картинках Де Сета итальянские легионеры покупали полуголых абиссинок на рынке рабов и, обмотав бечевками, как бандероли, сдавали на почту в качестве посылок — сувениров, предназначенных остающимся на родине друзьям.

Примечание к рисунку[247]

Песни о прекрасных эфиопках бывали и лирическими до грустноты: Среди пустыни караван идет в Тиграи Над ним в ночи звезда далекая блистает, Блистает так же и моя к тебе любовь…

Каковы были мои личные мысли в мире, развернутом к оптимизму? Мои личные мысли запечатлены в сохранившихся тетрадях с первого по пятый класс. С фаса до оборота обложек эти тетради излучают удаль и победный настрой. За вычетом двух-трех тетрадок из белого плотного полукартона, стоивших, полагаю, дороже прочих и имевших на самом видном месте изображение кого-либо из знаменитых деятелей. Представляю, как я вперивался в загадочное улыбающееся лицо господина по имени Схакеспеаре и сколько ломал голову над его фамилией. Обводил перьевой ручкой букву за буквой в странном иностранном слове. На остальных тетрадях были героические личности в черных рубашках, кидающие бомбы в неприятеля, и торпедные катера, пускающие ко дну огромные вражеские броненосцы, и самоотверженные связные, которые, после того как им оторвет руки гранатой, все бегут к заветной цели через град трассирующих пуль, зажимая секретный пакет в зубах.

Учитель (почему не учительница? Бог весть. У меня был, вне всякого сомнения, «учитель») продиктовал нам главные пассажи исторического выступления дуче в день объявления войны 10 июня 1940 года, с добавлением, по газетным и журнальным отчетам, самопроизвольных реакций того людского моря, что колыхалось под балконом дворца на площади Венеции:

Сражающиеся на земле, на воде и в воздухе! Чернорубашечники Революции и легионов! Граждане и гражданки Италии, Империи и Королевства Албания! Слушайте! Заветный час пробил на наших отечественных часах. Это час бесповоротных решений. Объявление войны уже предъявлено (возгласы, громкие крики: «Война! Война!») посольствам Великобритании и Франции. Мы пойдем походом на плутократические и реакционные демократии Запада, которые постоянно перекрывают нам путь и покушаются на само существование итальянского народа…

По закону фашистской морали с друзьями следует стоять до конца (крики: «Дуче! Дуче!»). Мы стояли до конца, мы будем сражаться до конца бок о бок с Германией, с ее народом, с ее замечательными вооруженными силами. Ныне, накануне эпохального события, обратимся мыслями к его императорскому величеству (большинство слушателей разражается приветственными кликами во славу династии Савойя). Наш король, как и в исторические времена, является выразителем души народной. Восславим и Фюрера, главу союзной нам Германии (упоминание имени Гитлера сопровождается продолжительными аплодисментами). Италия пролетарская, Италия фашистская встает в третий раз, как никогда сильная, как никогда гордая, как никогда единая (единодушное одобрение, крики: «Так!»). У нас один девиз, один на всех. Этот девиз горит в сердцах наших людей от Альп до Индийского океана: Победить! И мы победим! (шквал аплодисментов).

Примечание к рисунку[248]