механизмы слушались его как саму матушку Смерть или сына ее, Солнце. И стал он великим механиком- строителем, изобретателем аппаратов различных, когда в школе да в Университете выучился, и много хорошего совершил для процветания родного Селавика и во славу его Короля.
И вам, дети мои, к тому же стремиться надобно”.
Мысли у Максима по несколько раз на дню, порой прямо на семинаре или лекции, возвращались к побоищу в “Навийских картинах”. И вот среди недели, когда он вошел в общежитие и стал стряхивать с плаща обильный снег, мальчишка-привратник крикнул ему из своей комнатенки под лестницей:
– А вас, сударь, один господин из Военного ведомства поджидает!
“Элизбар”, – вспыхнула мысль. Студент обрадовался – значит, не попал бывший курьер в страшную мясорубку, не бился тогда с гвардейцами. Он поспешил по ступеням на свой этаж и вскоре очутился дома. Магнов сидел у стола, запалив свечу, и читал газету.
– А, вот и хозяин, – улыбнулся он.
– Вы живы! А я, по правде говоря, и не надеялся вас увидеть. Хотите чаю? Из Роландии! У меня есть еще немного торфа. – Максим чикнул спичкой и запалил газовый рожок возле двери.
– Пожалуй.
Максим развел в печурке огонь и поставил чайник. Он еще утром набил его снегом прямо с подоконника, и теперь тот успел растаять. Правда, снег из-за близости поликарповской оружейной фабрики был не слишком чистым, да только вода из крана тоже прозрачностью не отличалась. Смерть знает, что там в Кыске сейчас плавает, откуда водонапорные башни наполняются. В газетах недавно писали, что пять жителей Фредонии отравились водой из реки. По всему видать, лазутчики из Дольмена бросили в нее какую-то отраву.
– А я ведь теперь с Шушаникой живу, – признался неожиданно Элизбар. – Помнишь эту девчонку?
– Дольменка? – поразился Максим. Он тщательно стряхнул с одежды остатки мокрого снега и повесил ее в шкаф, рядом с Элизбаровой беличьей шубой. – Но как же вы общаетесь? И… Ее ведь могут счесть за шпионку. Почему ее не убили?
– Я придумал, как применить ее знание языка, – уклончиво произнес Магнов. – Да и Указ вышел, что сразу не расстрелянные могут использоваться на войне.
– Знаю, – вырвалось у Максима.
Вода в чайнике закипела, и он стал возиться с заваркой. Студенту очень хотелось поделиться со старшим товарищем своими проблемами с Метрическим ведомством, и Элизбар словно почувствовал его желание, спросил:
– Откуда знаешь про Указ?
И Максим поведал все с самого начала – и про Ефремову метрику, и про ориенского благочинного с его повесткой, и особенно про “белька” Урвана, который вынудил преступника сочинять доносы. Ненадолго останавливаясь, чтобы отхлебнуть подкрашенного чаем кипятка, он рассказывал минут десять, и Магнов ни разу не прервал его.
– Такие дела, – закончил наконец студент. – Извините, мне не стоило…
– Ты все правильно сделал, – перебил его Элизбар и поморщился, отставляя кружку. Видимо, такие дешевые и безвкусные напитки не слишком нравились ему. – Даже не считая того, что это твоя обязанность как гражданина – печься о благе страны. – Максим поперхнулся и взглянул на собеседника поверх кружки. Уж такие-то вещи можно и не говорить, прямо цитата из учебника по истории или газетной передовицы. Но Элизбар при этом как-то странно усмехался. – Зачем было отказываться и получать пулю в спину? Глупо. Как ни взгляни – ты прав… И дрова эти дурацкие!
– Торф… – пробормотал Максим.
Он уже стал жалеть, что поделился с Магновым своими шпионскими переживаниями. Зачем, в самом деле, бывшему наставнику эти подробности? Наверняка он явился к нему по делу, так же как и назначал в свое время встречу в синематографе…
– Дай-ка свою метрику, – решительно проговорил Элизбар. – Ну, дагерротип и в самом деле пора обновить. Знаешь что, давай я оформлю тебя на работу в свое ведомство. Внештатным сотрудником, переводчиком с дольменского. Я сперва думал, что можно это и на потом отложить, а теперь…
Он внезапно замолк и к чему-то прислушался. Тут и Максим различил неясный гул, доносящийся как будто отовсюду, потом задребезжали оконные стекла и даже дверца печки. Вслед за этим звуком пришли и другие – резкий свист и сразу же грохот взрыва, заметавшийся эхом между городских стен. Рвануло, кажется, на левом берегу Кыски, где-то в районе “Студиозуса”.
– Гаси свет! – приказал Элизбар и задул свечу. Максим вывернул ручку рожка, и в комнате установился сумрак.
Неподалеку ударило сразу несколько пушек, метивших по бипланам, и жуткие звуки так переплелись между собой, что было неясно, где взрыв бомбы, а где выстрел. Только частый свист дольменских “подарков”, сыплющихся с неба, перемежал их. Взрывы, впрочем, быстро переместились дальше – похоже, в сторону Королевского дворца.
Минут через пять все затихло. Максим нащупал в полумраке кружку, соскочившую на пол. Вокруг ее растеклась лужица теплой воды, смешанной с чаинками.
– Мне пора бежать, – сказал Элизбар и достал из шкафа свою дорогую шубу. – Приходи в субботу ко мне в ведомство, вот повестка. – Он кинул на стол сложенный вчетверо лист бумаги. – У нас есть свой фотограф, заодно дагерротип обновишь. А я документ подготовлю, что ты перешел под мое руководство и теперь не обязан отчитываться перед Лавриным. Хорошо? Спасибо за чай, – улыбнулся он и вышел.
Максим устало повалился на кровать. Погреть, что ли, перловки, оставшейся со вчерашнего ужина? Элизбар, конечно, не в пример солиднее и серьезнее какого-то благочинного, к тому же он из Военного ведомства, а не из Метрического… Военные сейчас в чести, они могут приказывать кому угодно, кроме разве что народников. Те вообще никого не слушают, знай только кричат “Долой продажное правительство!” и дерутся прямо на заседаниях.
Но только лучше ли доносить в Военное ведомство, чем в Метрическое? Максим вздохнул и открыл оконную створку, извлекая жестяную плошку с кашей. “Даст Солнце, и в самом деле переводить прикажут, а не вынюхивать шпионов да лазутчиков”, – подумал он.
Памфил действительно стал лучшим выпускником Морского факультета, и время это показало. Сначала его назначили репетитором-помощником преподавателей теории корабля и физики, а через три года он получил-таки назначение в Питебор, единственный портовый город, где еще работала верфь. Там он спроектировал 72-пушечный броненосец “Афиноген XXVIII”, на котором установили 500-сильную паровую машину и гребной винт. Однако вершиной карьеры Памфила стал новый принцип набора корпуса корабля. В судостроении было принято поперечное расположение прямоугольных листов обшивки днища и палубного настила. А Памфил предложил укладывать их длинной стороной вдоль корпуса корабля. При этом заметно повысилась общая прочность судна, обшивка перестала вспучиваться, и к тому же уменьшился его вес. Казалось бы, такая простая вещь, а никому раньше не приходила в голову, даже дольменцам. Первым судном, набранным по продольной системе, стала винтовая шхуна “Памфил”, весной 536 года благополучно совершившая переход из Питебора в Кукшир. Сам автор усовершенствования при подходе к Кукширу так разволновался, увидев радостную толпу встречающих, что упал за борт, и собственное механическое детище раздавило его о причальную сваю.
Завод Поликарпова при бомбежке почти не пострадал, обвалилась только часть ограды, рядом с воротами, да выворотило из насыпи несколько шпал. Максим в перерыве между занятиями, послушав рассказов сокурсников, сходил взглянуть, как идут восстановительные работы. Фаддея нигде видно не было.
Пимен сказал, что еще одна бомба упала в проулок между “Студиозусом” и соседним домом. Едва дождавшись окончания лекций, студент бросился в кабак. Пробежав по гулкому мосту, он еще издали увидел неладное. В морозном воздухе, на углу Пекарской и Кукшиной висела строительная пыль. В завалах из деревянных обломков и среди куч битого кирпича возились повара, посудомойки и даже сам Сильвестр.
– А Домна где? – запыхавшись от быстрого шага, спросил Максим. Он подхватил доску и понес ее в кучу к другим полезным обломкам, пристроившись рядом с кравчим. – Жива ли?
Тот вытер со лба белесую пыль и ответил:
