и машинисток, хвала Смерти, среди них не так и много. В прошлом месяце вышло распоряжение министра- председателя Пименова, согласно которому архивные дела Метрического ведомства, касающиеся правонарушений, подлежат уничтожению – а это значит, что тебе вышла амнистия. Теперь стандартная проверка, проводимая при найме в государственный аппарат, не выявит твой старинный грешок.
Для меня и, думаю, для тебя это радостная весть. Правда, доклады из Питебора свидетельствуют о том, что ты успешно прижился там и даже двигаешься по служебной лестнице. Проект каботажного транспорта, конечно, вряд ли может являться ее вершиной, и все же для начала совсем неплохо. Но все это не то, не то… У меня есть для тебя гораздо более интересное предложение.
На прошлой неделе освободилось место переводчика при военном атташе дольмеского посольства. Парень по глупости искупался в Кыске, простудился и чихнул в кабаке. Тут-то беднягу и арестовали, второй раз чихнуть не успел, как в кутузке оказался. А Храм таким разносчикам заразы спуску не дает, тут же его и кончили, через пять минут, пока болезнь не распространилась. Одно время в Собрании рассматривали законопроект, по которому таких больных предлагалось изолировать в особых учреждениях типа тюрем, но Храм заблокировал его прохождение. Фракция фругиферов, тесно связанная с храмовниками, слишком сильна. Впрочем, такие политические тонкости тебе вряд ли любопытны. Разберешься в них на месте, когда настанет срок.
Феврония выжила – мне удалось убедить нашего судью не давить на нее и не выбивать признание собственной вины. Слава Смерти, эта женщина оказалась крепкой и не изменила показаний. Сейчас она живет в твоей старой квартире на Пекарской, у нее есть муж и годовалый ребенок. Ведомство, конечно, выделит тебе приличную квартиру на Пароходной, там у нас лет десять назад были построены двухэтажные дома, и они пока вполне крепкие, с канализацией и даже водяным отоплением.
Одним словом, я жду тебя в столице. Я уже договорился с Кенсорином – это атташе, – что он оформит письмо в мое ведомство, а я запрошу Адмиралтейство в Питеборе. Думаю, бумага за моей подписью ни у кого не вызовет возражений. Курьер должен доставить ее в двадцатых числах сентября, так что можешь паковать чемоданы, за тобой пришлют служебный мобиль.
Желаю тебе здоровья и горячо надеюсь на понимание.
2 октября 532 года.
Элизбар”.
– Ты поедешь со мной обратно, в столицу? – спросил Максим. – Извини, что тебе приходится срываться в самом начале учебного года… Меня зовут в Навию.
– А как же корабль? – изумилась Касиния. – Разве ты не будешь достраивать его?
– У меня отличный заместитель. Он просто мечтает о собственном проекте, “Большая Прискелла” станет для него удачным стартом.
Максим только сейчас понял, насколько он утомлен всей этой кораблестроительной суетой и насколько формулы и расчеты раздражают его. Все эти месяцы он упорно старался не замечать того, что умелое проектирование судов – это еще не признак того, что корабельное дело по-настоящему нравится ему. Он всего лишь пытался делать то, чему его учили в Университете, и делать хорошо. А его самое первое, еще со школьных времен призвание – иностранный язык, и противиться этому призванию глупо. Корабельщиков же и без Максима хватит, вон сколько жаждущих отличиться работает в Проектном департаменте.
Водометный движитель? Ладно, если его установит на свое судно кто-нибудь другой, воспользовавшись разработками Рустикова, пусть и пожинает лавры успеха или поругания провала.
Многие в Адмиралтействе будут только рады, если конкурент-выскочка уедет туда, откуда прибыл…
Изучение вопроса о пригодных для экспедиции судах отняло у Максима практически целую неделю. Правда, особенно он не напрягался, зная, что все равно успеет к назначенному сроку собрать все необходимые данные. Домой, в свою старую квартиру на Пекарской улице, он возвращался часам к четырем пополудни. Там они с Февронией плотно обедали и отправлялись на прогулку, как правило, в сторону реки и дальше, к бывшему парку Афиногена XX-го. Сейчас он назывался просто Королевским.
В это время года гуляющих в нем было не так много – в основном дети, остервенело преследующие белок с корками хлеба в ручонках, и мамаши с колясками. Ну и беременные, разумеется, вроде Февронии. Голые ветви прогибались под тяжестью вороньих стай, так что ходить стоило только по широким дорожкам парка.
Поработать Февронии учительницей так, в общем, и не довелось. Сначала ее продержали в застенках около месяца, словно забыв о необходимости вынесения приговора, а затем неожиданно отпустили на свободу. Подруги и приятели не поверили своим глазам, когда увидели ее живой и невредимой. Но в метрике у нее, к сожалению, оттиснули особую печать, благодаря которой ни одна школа Навии не желала иметь Февронию среди своих преподавателей. Негласное вмешательство Магнова позволило женщине поселиться в оставленной Максимом квартире и все-таки найти себе работу лаборантки в незначительном Туковом ведомстве, которое занималось вопросами химизации народного хозяйства. На большее не хватило власти даже Элизбара, да он и не стремился к особой опеке над Февронией. Довольно было и того, что товарищ министра вызволил женщину из кутузки.
Сам Фаддей, конечно, был расстрелян во дворе Храма и сожжен на другой же день после ареста.
Самое смешное было в том, что монархизм отнюдь не умер после гибели династии Кукшиных и стараниями фругиферов постепенно, в мягкой форме возвращался на политическую арену страны. Пусть не сразу, но спустя три года после войны стало модным говорить о династии корректно, без уничижительных эпитетов. Улицы как-то сами собой вернули прежние названия… Впрочем, поменять на них таблички так и не успели, так что достаточно было стереть с жестянок черную краску.
К полудню субботы докладная записка объемом в десять машинописных страниц была готова. Для этого Максим специально пришел часов в десять в Посольство на Викентьевской, приткнувшееся к ограде дендрологического парка, и поймал в коридорах Керкиру. Она встретила его сухим кивком, словно давая понять, как ей не понравилось внезапное бегство переводчика с банкета. Или же хотела показать, что ее вольное поведение было вызвано исключительно “праздничными” обстоятельствами. Все ее соображения были Максиму малоинтересны, он просто вручил ей пачку рукописных листов.
– Перепечатай, будь так добра.
– Это еще что за трактат о кораблях? У меня срочное задание от Канцелярии.
– Распоряжение Кенсорина.
– Похоже на шпионское донесение, – хмыкнула она.
В три часа пополудни он забрал у Керкиры чистовой вариант доклада и вскоре был в ведомстве Магнова. Местные солдаты уже давно не спрашивали у видного чиновника никаких документов.
Элизбар внимательно проглядел труд переводчика, особенно тщательно изучив заключение.
– Ты уверен? – в мрачном сомнении проговорил он. – Впрочем, если бы не был уверен, не написал бы…
Он встал и надолго задумался, прохаживаясь по огромному кабинету. Размышляя, Элизбар курил папиросу и время от времени стряхивал пепел в цветочные горшки. Максим же сидел в кресле и пользовался пепельницей, и без того забитой окурками.
– Ладно, Собрание нас поддержит… – сказал наконец товарищ министра, хлопнув по столу ладонью. – Власий Луппов костьми ляжет, а выбьет финансирование из наших народных избранников.
– Неплохо бы поручить смету толковому спецу, – заметил Максим. – Глядишь, и вышло бы подешевле.
– У Кастора полно таких, – отмахнулся Магнов. – Ладно, твоя записка станет официальным экспертным заключением. Создадим, конечно, комиссию для вида, пусть почитают и подпишут все бумаги, чтобы Власий мог развернуться в полную силу.
Весной 533 года Народное Собрание большинством голосов утвердило проект постройки нового броненосца. Собственно, это был не проект в понимании кораблестроителя, потому что никаких параметров и тем более схем будущего судна в документах не упоминалось. На его постройку изыскали сто миллионов талеров – еще лет десять назад этой суммы хватило бы на скупку всей недвижимости в государстве, а теперь ее выделение прошло практически незаметно. Вторую половину всех потребных денег – в том числе на саму экспедицию – предоставили через Банк Дольмена металлургические предприятия Кастора.
