Калеб понимающе кивнул. Семейство Бригмэнов жило в «старом доме», как его называли в округе. Когда Дункан купил «Рокинг-С», он являлся главным строением в хозяйстве, но для человека такого размаха, как Дункан Страйкер, не вышел ни размерами, ни внушительностью. Через год после приобретения ранчо Дункан выстроил новую усадьбу в полутора милях от старой, а потом поселил там Бригмэнов. Так что дом не принадлежал Джо в строгом смысле слова, но он жил в нем с тех пор, как нанялся на «Рокинг-С».
– Как дела на ранчо? – спросил Калеб.
– Да уж сводим понемногу концы с концами. В этом году был неплохой приплод молодняка, в будущем, надеюсь, дела тоже пойдут хорошо. Ты уже слышал, что в прошлом году твоя мама послала большое стадо в индейскую резервацию?
– Слышал, – кивнул Калеб, – и собираюсь сделать то же самое.
Бригмэн неопределенно хмыкнул.
– Она заложила ранчо, но Орвилл Хоуг наверняка тебе об этом доложил.
Калеб снова кивнул, пропустив мимо ушей неодобрительные нотки, прозвучавшие в голосе управляющего. Он не мог винить Джо за чувство досады – он так долго проработал на «Рокинг-С», что давно уже сроднился с этим ранчо и не представлял себе жизнь где-нибудь в другом месте; здесь был его дом.
– За большим домом присматривает Энжела, – сказал Джо после небольшой паузы. – Ходит туда раз в неделю, иногда чуть реже, чтобы протереть пыль и посмотреть, все ли в порядке.
– Поблагодари ее от моего имени, ладно? Да, и предупреди, что некоторое время может не беспокоиться.
– За домом присмотрит та хорошенькая девчушка, что приехала с тобой?
– Да.
Калеб заметил, что в глазах Бригмэна мелькнула искорка любопытства. Наверняка хочет узнать о его взаимоотношениях с «хорошенькой девчушкой». Так оно и было, но Джо как хороший работник не стал приставать к хозяину с расспросами о его личных делах.
– Хорошо, я скажу Энжеле. Уверен, она будет рада тебя видеть.
– Спасибо, Джо, утром я тебя навещу. Хочется поездить верхом и осмотреть ранчо.
– Я приготовлю для тебя лошадь.
– Лошадь! Черт, совсем забыл… – выругался Калеб.
– Все в порядке, босс, я обо всем позаботился; кони накормлены, коляску найдешь в конюшне.
– Спасибо.
Джо кончиками пальцев дотронулся до шляпы.
– Спокойной ночи, босс, до завтра.
Калеб глубоко вздохнул. «Старею я, что ли? – подумал он. – Это же надо – забыть о животных!» Однако у него было веское оправдание в виде синих, как летнее небо, глаз и самой острой и быстрой в мире коленки.
Вернувшись домой, он обнаружил, что кругом царила темнота и лишь кухню освещала оставленная для него Келли лампа.
Левой рукой он взял лампу со стола, оставив правую, под которой находился револьвер, свободной, и мрачно усмехнулся. От старых привычек не так-то легко отделаться, подумал он и вспомнил, как только что совершенно автоматически скользнул в тень при звуке шагов. За последние восемь лет он привык всегда садиться спиной к стене, внимательно разглядывать публику, прежде чем войти в салун, и ложиться спать с револьвером под рукой.
Без этих привычек было бы невозможно выжить, гоняясь за преступниками, и они прочно укоренились в нем.
Он пошел по холлу, размышляя, какую спальню выбрала для себя Келли. Наверное, розовую, а может, желтую; комната в коричневых тонах, которая когда-то принадлежала ему, вряд ли ей понравится.
Хотя, может быть, ей приглянулась самая большая, в конце холла – спальня его родителей…
И снова жар охватил все его существо при мысли о том, как девушка раскинулась на огромной кровати. Волосы разметались по подушке в белоснежной наволочке, глаза совсем синие, в тон покрывалу, нет, гораздо ярче.
Сдерживая дыхание, он нажал на ручку и отворил дверь. Кровать оказалась пуста, и он почувствовал разочарование, но потом тихо рассмеялся. Чего же он ждал? Что девушка, заехавшая ему сегодня в пах, разляжется тут в надежде, что он явится и соблазнит ее? Смешно, право.
Калеб разделся, снял покрывало, поправил подушку на резной спинке и скользнул под простыню. Странно, непривычно находиться в родительской спальне, лежать в их кровати. Снова в сердце возникла боль, но на сей раз кольнула гораздо острее. Их нет, они умерли… Никогда больше не ворвется в дом отец, изрыгая проклятия, что сын опять сделал что-то не так; никогда мама не усядется завтракать за семейный стол и не будет ясными глазами смотреть на мужа, рассказывающего о событиях минувшего дня.
Вздохнув, Калеб задул лампу и уставился в темноту. Он уже взрослый мужчина, давно вырос из детских штанишек, когда так необходима материнская забота, но ему вдруг отчаянно захотелось пойти в спальню Келли, залезть к ней в постель, прижаться, положить голову на мягкое теплое плечо и заснуть в ее нежных руках.
Утром он проснулся от звуков песни. Некоторое время полежал с закрытыми глазами, купаясь в чистом голосе Келли, напевавшей нехитрый мотивчик, который он много раз слышал в салунах и забегаловках от Колорадо до Техаса. Его губы тронула улыбка. Большинство девочек, сидя на коленях своих матерей, разучивают церковные гимны и колыбельные песни, но у Келли было совсем другое детство.
