опасности.
— Такой вот хорек, как ты, попытался меня однажды изнасиловать. И если бы я ударила его в пах, он был бы еще жив.
Она вскочила на стол. Этого движения Уайт не ожидал. Эйнджел оказалась настолько проворной, что прежде чем кто-то успел сдвинуться с места, она уже стояла перед Игалесом. Неимоверным усилием воли, подавив в себе вспышку гнева, она ограничилась тем, что схватила его за галстук:
— Я слишком близко его подпустила.
Ее нос был всего в нескольких сантиметрах от его носа. Она слышала, как остальные люди, находившиеся в комнате, сгрудились возле стола. Паника вызвала в ней гнев, обостривший все чувства до предела.
Улыбнувшись Игалесу самой обворожительной из своих улыбок, она добавила:
— Мне пришлось перегрызть ему глотку.
Чувство здравого смысла стало постепенно возвращаться к ней, и она постаралась справиться с собой. Тело ее все еще жаждало действий, но Эйнджел уже понимала, что ведется следствие и нужно быть осмотрительной. Она оставила галстук в покое, и хорек бесчувственной массой рухнул на стул.
— Этот шрам на левой щеке оставлен острым краем его горлового хряща.
Эйнджел отошла от него, едва осознавая, что происшедшая только что сцена напугала ее ничуть не меньше, чем Игалеса.
Уайт протянул руки, чтобы схватить ее, но она прыгнула назад и без посторонней помощи заняла свое прежнее место.
— От излишнего усердия, козел.
Неужели она и в самом деле собиралась то же самое проделать и с Игалесом…
Собравшимся в комнате понадобилось несколько секунд, чтобы вернуться на свои места. Даже коп в униформе, и тот оставил свой пост. С лица помощника прокурора сошла краска, и карманный компьютер в ее руке теперь слегка подрагивал. Уайт, вытирая с лысеющего черепа выступивший пот, бросал на нее сердитые взгляды. Рука полицейского в форме теперь заняла место чуть ближе к табельному оружию.
Эйнджел трясло. Такая потеря самообладания не сулила ничего хорошего. Единственное лицо, кто знал о том, насколько острым было создавшееся положение, был Игалес, единственный, кроме нее, моро в комнате.
И он действительно выглядел перепуганным насмерть.
— Итак, вы настаиваете на том, — продолжил Игалес, овладев собой и ослабив галстук, — что в то время считали, что те люди намеревались…
— Избить меня, изнасиловать, убить и засунуть в задницу? Это вас интересует? Черт, совершенно точно, — спокойно сказала Эйнджел, пытаясь скрыть беспокойство.
С этого момента допрос пошел на убыль. Даты, факты, время. Больше Игалес не вдавался в мотивы и не искал оправданий. Дважды или трижды они возвращались к описанию драки в «Кроличьей норе», коротко поговорили о том. что произошло за период с того понедельника до настоящего момента. Тот факт, что они не особенно интересовались ее относительно недавним прошлым, показался ей странным, но Эйнджел не стала заострять на этом внимания. Слишком большое потрясение переживала.
Когда допрос закончился, Уайт сказал:
— Теперь мы бы хотели, чтобы вы опознали тех троих, что напали на вас.
Уайт подал знак полицейскому в форме, и тестовые картинки на экранах пропали. Перед взором Эйнджел возник ряд лиц. Их было более двадцати или что-то около того. Они медленно проплывали, перед ней, сменяя друг друга.
— Во-первых, как я вам уже сказала, все они были бритоголовыми.
В ответ на это заявление картинки замерли, и компьютер начал стирать волосяной покров. Не прошло и секунды, как на экране красовался ряд лысых мужчин. Эйнджел пристально вглядывалась в лица, пытаясь отыскать Графа, Чико и того черного пижона. Первым она узнала Графа; у него было лицо, которое она никогда не забудет.
— Остановите номер двенадцатый. Это тот парень, которого я ударила.
Двенадцатый кадр замер, и помощник прокурора произнесла:
— Нас больше интересуют двое других…
— А может не стоит подсказывать свидетелю? — прервал тираду помощника прокурора хорек.
Эйнджел, проигнорировав реплики обоих, продолжала изучать ряд черных лиц. Она не знала его имени, но десять дней назад он стоял еще ближе к ней, чем теперь сидит Уайт.
— Шестой, это номер шесть.
Изображение шестого, безучастно глядя на них, застыло в неподвижности.
— Это второй.
— Вы уверены? — спросил хорек.
— Что вы говорили относительно подсказки свидетелю? — вмешалась помощник прокурора.
Лица Чико на экране Эйнджел не обнаружила.
— У вас есть другие изображения?
В ответ старый ряд исчез и на стене появились новые изображения лысых голов. В самом центре в упор на нее смотрел Чико.
— Пятнадцатый, этот сукин сын номер пятнадцать.
Застыл пятнадцатый кадр. Все остальные лица исчезли. К нему с обеих сторон присоединились двое других.
— Теперь мы хотим, чтобы вы совершенно точно…
— Именно эти негодяи и напали на меня.
— Вы нашли их что-то очень быстро… — начал хорек.
— Это они. — Она пригвоздила Игалеса взглядом. — Эти подонки, которых вы собираетесь защищать, могли бы убить вас только потому, что вы не человек.
Рука Уайта легла ей на плечо:
— Я полагаю, мы здесь закончили.
Уайт вывел ее из комнаты, и Эйнджел почувствовала явное облегчение, что наконец освободилась от присутствия Игалеса.
Возле стола их поджидал Анака. Вид его выражал явное нетерпение.
Она была права, ее вызвали, чтобы опознать тело. Они повезли ее в ветеринарную лечебницу Святого Луки. В то время как Уайт и Анака обсуждали свои полицейские проблемы, она, безучастная и безмолвная, сидела на заднем сиденье автомобиля.
Они собирались доставить ее к холодному телу Байрона, распростертому на столе, и Эйнджел была не вполне уверена в том, что сможет выдержать это. Черт, у нее было такое чувство, словно силы уже отказывают ей. С Игалесом она уже чуть не оступилась.
Но ведь она была достаточно мужественной, умела хорошо владеть собой.
Во всяком случае, надеялась, что умеет контролировать себя.
«Перестань изводить себя этим, — сказала она самой себе. — Скоро все кончится. Впрочем, все и так уже кончилось». Байрон стал теперь бесчувственным куском мяса, и она ровным счетом ничего не могла с этим сделать.
Анака и Уайт, сидя рядом с ней и не обращая на нее никакого внимания, продолжали о чем-то спорить.
— Говорят тебе, Эллис что-то скрывает.
— Сегодня я не желаю иметь никаких дел с твоими заговорщиками.
В голосе Уайта было больше негодования, чем аргументированного спокойствия.
— Почему она ведет дело Дорсета? Она не является специалистом по кошачьим.
— Чего ты кипятишься, Коуб? Наше дело — обуздать «Рыцарей», не забывай об этом.
— А если аутопсия покажет что-то интересное…
— Черт побери, Коуб, если мы сделаем все правильно, бритоголовые запищат и восстанут против собственных же хозяев, тогда нам не понадобится предъявлять тело…
Эйнджел снедало желание спросить их, зачем тогда им потребовалось пропускать через все это ее.
