Они вернулись в казармы, когда все только продрали глаза. Старший десятник внимательно проследил, как ковыляющее Гроново воинство доползло до кострища и рухнуло без сил, и поманил Грона. Тот окинул еле живых вояк сумрачным взглядом и произнес:
– Вернусь, чтоб завтрак был готов, – и рысцой направился к десятнику. Когда до него оставалось три шага, Грон остановился и почтительно поклонился:
– Да, господин.
– Ты уверен, что эти доходяги способны выдержать весь день на пирсах?
Грон холодно усмехнулся и, обернувшись на копошащихся у костра подчиненных, ответил:
– Выдержат, жилистые, а если нет, значит, такова их судьба.
День вообще-то выдался спокойный. Два раза разнимали драки между матросами, один раз отогнали пирсовых воров, одному крестьянину полоснули по руке осколком обсидиана. Грон осмотрел рану, обработал чистотелом и обмотал руку чистой тряпицой. Купцы сунули мзду – десяток медяков.
Когда начало темнеть, он подозвал крестьянина, который каждую свободную минуту хватал камни и с закатывающимися от напряжения глазами сгибал и разгибал руки, и, вручив ему медяки, указал в сторону продуктовой лавки.
– Купишь требухи, кружку рыбьего масла, орехов и муки. Вина не брать.
Потом повернулся к десятку:
– Нам нужны дрова. – Он указал на огромное полусгнившее бревно, покачивающееся на волнах рядом с пирсом. – Это подойдет.
– Да это же гниль!
Грон хищно развернулся к горгосцу:
– Ты хочешь поспорить? Тот быстро опустил глаза:
– Нет, господин.
– Я не господин, мое имя – Грон, напоминаю последний раз. – Он мотнул головой в сторону бревна. – Вперед.
Они еле доволокли бревно до казармы и свалили у кострища. Крестьянин уже развел огонь и варил похлебку с требухой. Грон отхлебнул полный глоток рыбьего масла и передал следующему.
– Каждому – по глотку.
Потом повернулся и пошел к старшему. Когда он вошел в его каморку, тот опять что-то царапал стилом. Увидев Грона, он мотнул головой в сторону лавки.
– Говорят, у тебя раненый?
– Пустяки, царапина, заживет как на собаке. Старшой хмыкнул и протянул руку лодочкой.
– Простите, господин, сколько я должен был принести? Тот удивленно посмотрел на него:
– Так ты не принес?
– Я вчера запамятовал спросить вас об этом. Старшой пожевал губами.
– Каждый десятник каждый день платит мне серебряный.
– Но нам за весь день дали только дюжину медяков.
Старшой заржал:
– Ну, лохов сразу видно. Это твои проблемы, десятник, – с этого серебряного два медяка идут мне, остальное – систрарху. Так что давай гони.
Грон покачал головой:
– Я думаю, это неправильно. Веселье старшого как рукой сняло.
– Что ты сказал?
Грон невозмутимо пожал плечами:
– Я считаю, что это неправильно. Я готов отдавать вам десятую часть. Сколько из них пойдет систрарху – ваше дело, но потрошить купцов я не буду. Сколько дадут, столько и будет.
Старшой побагровел, уперся руками в доски стола и навис над Гроном:
– Да кто ты та… – И поперхнулся, натолкнувшись на полыхнувший сквозь сузившиеся веки взгляд. Постояв с минуту, он тяжело рухнул на место и, потупив глаза, произнес: – Я не могу снизить таксу.
Грон расслабился.
– Я не отказываюсь платить серебряный, нужно только подождать.
Старшой недоуменно посмотрел на него.
– Ты хочешь сказать, что купцы добровольно будут платить тебе золотой в день?
– Смею надеяться – больше, – Грон улыбнулся уголками рта, – но попозже.
– Ты глуп, но это тебя не спасет, систрарх установил…
– А вот это уже, старшой, твои проблемы. – Грон поднялся и с хрустом развел руками. – Ну я пошел. Завтра принесу тебе твою долю за два дня.
Через две ночи десяток попытался его зарезать. А спустя лунную четверть все, включая крестьянина, подтянулись десять раз.
Через луну он принес старшому серебряный. У его пирсов, несмотря на их отдаленность, швартовалось все больше кораблей. Купцы-медальонщики начали намекать, что не отказались бы видеть его у себя в офицерах торговой стражи, но Грон только вежливо улыбался. Дни шли своим чередом. Через полторы луны Грон стал делать подъем на полчаса раньше и начал обучать свой десяток основам фехтования и рукопашного боя. А на исходе третьей луны дезертиры, осатанев от рыбьего масла, отсутствия вина и воздержания, напали на него снова. Он избил их до крови, а с утра поднял десяток раньше на час и погнал в гору на четыре мили. Дезертиры харкали кровью, но ни один не упал. Когда они взобрались на гребень, он повернулся к этим троим, привалившимся друг к другу на подгибающихся ногах, и спросил, как их зовут. Они прохрипели свои имена, и он, не дав им ни минуты роздыха, погнал их обратно. Они отстояли весь день, а вечером, когда вояки приволокли в казарму очередное бревно, он подозвал их по именам и вручил каждому по серебряному.
– К подъему десятка быть у ворот, свободны.
Все трое срочно отправились в город, а старшой заявил, хмыкнув, Грону:
– По-моему, твой десяток уменьшился на тройку.
– Возможно, – уклончиво ответил Грон.
– Думаешь, они вернутся? После того как трижды пытались тебя прикончить?
– Дважды, – поправил Грон.
– Я считаю и ишачий загон.
Грон улыбнулся и вручил старшому два серебряных. Когда старшой поднял на него ошарашенные глаза, Грон весомо произнес:
– Да не оставят нас милосердная Энолла и Эор-защитник, подождем до утра.
Утром, когда десяток, по обыкновению, выбежал из ворот, Дорн, Яг и Сиборн привычно пристроились впереди. Привратник, по выражению Дорна, чуть не споткнулся о собственную челюсть, увидев их за воротами. А когда десяток добежал до знакомого платана, то Грон обнаружил, что все нижние ветви обрублены. Он остановился и поглядел на хитрые лица троицы.
– А почему бы нам не проскочить подальше, Грон, – невинно заметил Дорн, – там дальше есть и другие деревья.
Тут Яг и Сиборн не выдержали и расхохотались. Чуть погодя к ним присоединился и Грон, а за ним дружно заржал весь десяток.
…Грон очнулся от воспоминаний и посмотрел вниз. Весь десяток слаженно, но неторопливо бежал по дороге.
Он догнал их уже в городе, за полмили от казарм.
– Дорн, до вечера все свободны, получите у Дамира по серебряному, а тебе задание. Возьми того здоровяка из десятка Элема и сходите в кузнечный квартал. Договорись насчет десяти мер железа и кузни на два часа в день в течение четверти. Пора вам обзаводиться нормальным оружием.
Он заметил, как вспыхнуло лицо Дорна, который, будто породистая гончая, делал стойку всякий раз, когда разглядывал его мечи. Тот рявкнул:
– Шевелись, тараканья немочь.
Грон перешел на шаг и направился к общественным купальням. Пора было приводить себя в порядок. Через час ему предстоял обед с самим баши Дилмаром.
