другие неприятности.
Чапаев, не понимая текста и уже не слушая переводчика, чуял неладное. Адвокат ругается с судьей, значит, теперь точно посадят в тюрьму.
– Вы получили от подсудимого взятку? – конкретизировал я вопрос с учетом пожеланий участников процесса.
– Вот видите – это уже конкретный вопрос. Отвечайте, свидетель, – судья подобрел, видя, что Осейчук готова к ответу.
– Нет, я не получала от подсудимого взятку.
Нехорошо обманывать, лейтенант Осейчук! Ведь вы действительно не получили от подсудимого взятку.
– Спасибо, больше вопросов не имею, – это я сказал вслух, хотя имел в виду совсем другое: какого черта мы тут делаем, если Чапаев взятку не давал, а Осейчук ее не получала.
Вслух я об этом сказал позже, выступая в прениях. И еще я сказал о добровольном отказе от совершения преступления, золотых руках и хорошей характеристике.
Прокурор тоже выступил. Он сказал, что обвинение доказано в полном объеме, вспомнил о подставке для телефона и попросил три года лишения свободы. И еще он сказал о том, что понаехали тут. Но это уже не вслух.
Суду теперь надлежало решить – чья подставка лучше.
Пока суд в совещательной комнате решал участь Чапаева, я его утешал. Руки у тебя, ара, хоть и золотые, но не такие волосатые. Поэтому гарантий нет, и приходится надеяться на лучшее. Деньги ты сэкономил и не отдал, в передаче дубовой нимфы тебя не обвиняют, значит, по эпизоду дачи взятки приговор должен быть оправдательным. За использование поддельной миграционной карты лишение свободы законом не предусмотрено. Заплатишь штраф и пойдешь домой. Вот такой расклад.
Пока я это говорил, секретарь из канцелярии куда-то позвонила, и через несколько минут в коридоре появился конвой. Это был ключ к разгадке тайны совещательной комнаты.
Чапаев тоже заметил конвой и перестал меня слушать. Что я мог ему сказать? Похоже, что наши надежды на лучшее не оправдались.
Потом Чапаев вышел покурить и исчез. Говорят, что его видели летящим через Малый Кавказский хребет в ту сторону, где зеленые ручьи, розовые горы и сиреневое небо. Но где он приземлился, никто не знал. Ни Сусанна, ни дети, ни уголовный розыск. Помните Вачика? Он тоже не знал.
Приговор так и не огласили, а Чапаева объявили в розыск.
Ереванский аэропорт Звартноц сверху похож на летающую тарелку. А внутри он похож на муравейник. Все черные, все усатые, куда-то спешат и что-то тащат.
Ростовский рейс прибыл вовремя, и Чапаев, спрятавшись в толпе, ждал появления Сусанны с детьми.
Сейчас они обнимутся и поедут домой к дедушке Зарзанду. Чапаев будет делать красивые и нужные вещи, научит этому своих детей, и на этом скитания закончатся. Будущее, может быть, снова станет радужным.
А дубовая нимфа останется в прошлом. Она прижилась в кабинете Знавател-джан, но поднос уже не пустует. На нем стоит телефон.
Дефлоратор
С детских лет мама учила Нину добиваться всего своим трудом и беречь честь.
Имея такую жизненную установку, Нина окончила школу с золотой медалью и поступила в университет на математический факультет. К третьему курсу выполнять мамины наказы стало сложнее. Все подруги уже давно имели близких, и даже очень близких друзей, а Нина хранила целомудрие. Это, в свою очередь, стало плохо отражаться на успеваемости.
Весной неожиданно вышла замуж последняя подруга, которая вместе с Ниной презрительно относилась к штанам. Нина перестала ходить на занятия и целыми днями бродила по улицам, глядя на штаны, с навязчивым отвращением думая о том, что под ними. Хотелось просто из любопытства испытать это отвращение до конца и доказать себе, подруге и всем остальным, что на это не стоит тратить время, жизнь и талант.
Вечером младший брат, вернувшись с очередной гулянки, уселся смотреть телевизор – давали восемьдесят седьмую серию бразильского сериала. Нина накинула куртку и, хлопнув дверью, вышла на улицу. Был конец апреля, время, когда кажется, вот-вот что-то начнется и хочется сменить гардероб. Но Нина ничего хорошего не ждала и к гардеробу относилась равнодушно. Ей было уже двадцать, и она осталась одна – лучшая подруга предала, мать не понимает, брат – дебил, математика осточертела. Но все же чего-то хотелось. Совершить такое, от чего содрогнулись бы все. Какую-нибудь гадость.
Дойдя до площади, где высился памятник основателю советского государства, Нина села на скамейку. Мимо нее несколько раз прошли одни и те же штаны. Затем они приблизились и остановились.
– Можно присесть? – спросили штаны.
Нина подняла глаза и увидела парня в пиджаке, надетом на голое тело. Она хотела нагрубить, но парень уже сидел рядом и особого отвращения пока не вызывал.
С утра Сычев с однокурсниками пил пиво в ларьке напротив общежития. После обеда он с мужиками из пивной пил водку в магазине напротив ларька. Обсуждали экономическую ситуацию в стране. Затем Сычев обнаружил себя лежащим на кровати в своей комнате. Вечер был явно не завершен, и тянуло на подвиги. В жизни всегда есть место подвигу, стоит только выйти на улицу. Их там целые толпы: и блондинки, и брюнетки, и толстые, и худые, и веселые, и грустные. Веселые Сычеву нравились, но не очень. Его больше привлекали грустные, интеллигентные и чтобы в очках. Чтобы сопротивлялась, когда он ее будет брать. А без этого – что за подвиг! Накинув на себя пиджак, Сычев вышел из общежития.
На скамейке сидела девица, призывающая своим видом к совершению подвига. На всякий случай Сычев несколько раз прошел мимо нее, проверяя реакцию, но девица даже не подняла головы. Сидела и грустила, уставившись через очки в одну точку.
Глядя на прижизненные фотокарточки потерпевших, я иногда задавался вопросом: чувствует ли человек приближение трагического конца? Я пытался уловить хоть какие-нибудь мистические знаки, какое-то особенное выражение лица. Ничего не улавливал—лицо как лицо. Человек фотографировался и не знал, что через какое-то точно определенное время он уже не будет жить. И его уже не спросишь о том, что он чувствовал.
Родители Нины тоже ничего не чувствовали. В последнее время дочка сильно изменилась. Она часами сидела неподвижно, с отсутствующим выражением лица, совершенно перестала за собой следить, могла ни с того ни с сего встать и уйти.
Когда Нина в первый раз не ночевала дома, был грандиозный скандал с битьем посуды и корвалолом. После пятого раза отец предположил, что у дочери тайный роман, а мать сдалась, проклиная современные нравы.
На майские праздники все собрались ехать на дачу. К утру Нина не появилась, и родители с братом уехали без нее. На кухонном столе была оставлена записка с восклицательными знаками.
В это время у стены студенческого общежития следователь с экспертом- медиком осматривал труп неизвестной женщины. «Труп лежит на спине, головой на запад, правым плечом прилежит к бетонному парапету… трупное окоченение ярко выражено во всех группах мышц… одежда на трупе отсутствует…» – буквы ровно ложились в протокол.
На четвертом этаже, как раз над трупом, находилось единственное раскрытое окно. Туда сразу же и направились сыщики.
Дверь долго никто не открывал, поэтому самый крепкий из сыщиков с разбега вышиб дверь ногой. В комнате на кровати лежал пьяный Сычев в пиджаке на голое тело и в ботинках. Проснулся он лишь после того, как на него вылили графин воды.
– Ты где вчера был? С кем? – Крепкий уже держал Сычева на весу за пиджак.
– Здесь был. С бабой, – промычал Сычев.
– Посмотри на свою бабу, студент, – кивнул Крепкий в сторону раскрытого окна.
Сычев подошел к окну и посмотрел вниз.
– Ё…ть! – Студент моментально протрезвел. – Что это с ней?
