Я провожу в больнице три дня. Мне делают всякого рода обследования. Наконец ко мне приходит кардиолог:
— Вы можете встать и одеться. Вас отвезут назад в посольство.
Я спрашиваю:
— Вы не будете меня оперировать?
— В операции нет нужды. Ваше сердце в прекрасном состоянии. Эти боли были вызваны состоянием тревоги, беспокойством, глубокой депрессией. Не принимайте больше тринитрина, только принимайте то сильное успокаивающее средство, которое я вам прописал. Он протягивает мне руку:
— Не бойтесь, вы можете прожить еще долго.
— Я не хочу жить долго.
— Как только вы вылечитесь от депрессии, вы передумаете.
Машина отвозит меня в посольство. Улыбающийся молодой человек с кудрявыми волосами предлагает мне сесть в кожаное кресло.
— Садитесь. Я рад, что в больнице все прошло хорошо. Но я вас вызвал не за этим. Вы ищете родственников, и в частности брата, не правда ли?
— Да, брата-близнеца. Но без особой надежды. Неужели вы что-нибудь обнаружили? Мне сказали, что архивы утрачены.
— Мне не понадобились архивы. Я просто открыл телефонный справочник. В этом городе живет человек, у которого та же фамилия, что и у вас. Та же фамилия, но и то же имя.
— Клаус?
— Да. Клаусс Т., с двумя «с». Очевидно, что речь не может идти о вашем брате. Но все же, может быть, он состоит в родстве с вашей семьей, и возможно, даст нам какие-нибудь сведения. Вот его адрес и номер телефона на случай, если вы захотите с ним связаться.
Я беру адрес и говорю:
— Не знаю. Я хотел бы сначала посмотреть на улицу и на дом, в котором он живет.
— Я понимаю вас. Мы можем заехать туда посмотреть около семнадцати часов. Я отвезу вас. Вы не можете выходить на улицу один без документов.
Мы проезжаем город. Уже почти темно. В машине кудрявый человек говорит мне:
— Я навел справки о вашем однофамильце. Это один из ведущих поэтов этой страны.
Я говорю:
— Хозяйка книжного магазина, у которой я снимал квартиру, никогда мне о нем не говорила. А ведь она должна была его знать.
— Не обязательно. Клаусс Т. пишет под псевдонимом. Он публикуется под именем Клаусс Лукас. Говорят, он нелюдим. Его никогда не видят на людях, о его личной жизни ничего неизвестно.
Машина останавливается на узкой улице с двумя рядами одноэтажных домов, окруженных садами.
Кудрявый человек говорит:
— Вот. Дом номер восемнадцать. Это здесь. Это один из лучших районов города. Самый тихий, правда, и самый дорогой.
Я ничего не отвечаю. Я смотрю на дом. Он немного в глубине. Из сада к входной двери ведут несколько ступенек. На четырех выходящих на улицу окнах еще не закрыты ставни. На кухне горит свет, вскоре оба окна гостиной зажигаются голубым светом. Кабинет пока остается неосвещенным. Другая часть дома, та, что выходит во двор, отсюда не видна. Там еще три комнаты. Спальня родителей, детская и комната для гостей, в которой чаще всего Мама занималась рукоделием.
Во дворе было что-то вроде сарая для дров, велосипедов и громоздких игрушек. Я помню красные трехколесные велосипеды и деревянные самокаты. Еще я помню обручи, которые мы прутиком гоняли по улице. К одной из стен был прислонен огромный воздушный змей. Еще во дворе были качели с двумя сиденьями, подвешенными рядом. Мама толкала нас, и мы взлетали до веток орешника, который, может быть, еще растет за домом.
Человек из посольства спрашивает меня:
— Все это вам о чем-нибудь напоминает? Я говорю:
— Нет, ни о чем. В то время мне было всего четыре года.
— Вы хотите войти внутрь сейчас?
— Нет. Я позвоню сегодня вечером.
— Да, так будет лучше. Это такой человек, к которому попасть нелегко. Может быть, вам не удастся его увидеть.
Мы возвращаемся в посольство. Я поднимаюсь к себе в комнату. Кладу бумажку с номером рядом с телефоном. Я беру успокаивающее средство, открываю окно. Идет снег. Хлопья влажно падают на желтую траву сада, на черную землю. Я ложусь на кровать.
Я иду по улицам незнакомого города. Идет снег, становится все темнее и темнее. Улицы, по которым я иду, освещены все хуже и хуже. Дом, в котором мы раньше жили, находится на самой последней улице. За ним город кончается. Ночь без единого огня. Напротив дома — бистро. Я вхожу в него, заказываю бутылку вина. Я — единственный посетитель.
Окна дома зажигаются все одновременно. Я вижу, как за занавесками двигаются тени. Я допиваю бутылку, выхожу из бистро, пересекаю улицу и звоню у калитки. Никто не отвечает, звонок не работает. Я открываю чугунную дверь ограды, она не закрыта на ключ. Я поднимаюсь по пяти ступенькам, ведущим на веранду. Снова звоню. Два, три раза. Из-за двери мужской голос спрашивает:
— Что такое? Что вам нужно? Кто вы такой? Я говорю:
— Это я, Клаусс.
— Клаусс, какой Клаусс?
— У вас ведь есть сын по имени Клаусс?
— Наш сын здесь, в доме. С нами. Уходите. Мужчина отходит от двери. Я снова звоню, потом стучу, я кричу:
— Отец, Отец, впустите меня. Я ошибся. Мое имя Лукас. Я ваш сын, Лукас.
Женский голос произносит:
— Впусти его.
Дверь открывается. Старик говорит мне:
— Ну, входите.
Он идет впереди меня в гостиную, садится в кресло. Очень старая женщина сидит в другом кресле.
Она говорит мне:
— Так вы утверждаете, что вы — наш сын Лукас? Где вы были до сих пор?
— Заграницей. Мой отец говорит:
— Вот именно, за границей. А почему ты теперь вернулся?
— Чтобы увидеть вас, Отец. Вас обоих, и еще Клауса.
Моя мать говорит:
— Клаус от нас не уезжал.
Отец говорит:
— Мы искали тебя долгие годы.
Мать продолжает:
— Потом мы тебя забыли. Не надо было тебе возвращаться. Ты всем мешаешь, мы живем спокойно, мы не хотим, чтоб нам мешали.
Я спрашиваю:
— Где Клаус? Я хочу увидеть его.
Мать говорит:
— Он у себя в комнате. Как всегда. Он спит. Не надо его будить. Ему всего четыре года, ему нужно спать.
Отец говорит:
