остановила его:
– Брось оправдываться. Я не обижаюсь.
Он нахмурился, еще раз обернулся и выпалил:
– Есть идея. Пойдем.
– Куда?
– Пойдем. – Продолжал настаивать он.
Я встала и протянула ему руку, одновременно отметив, что солнечное вино сделало свое дело, я чувствую себя легкой как воздушный шарик и готовой на подвиги. Решив, что он собирается спасаться от вездесущего журналюги бегством, я была удивлена, когда он потащил меня на небольшую танцевальную площадку в центре зала, где лениво обжимались несколько пар. Журналист оживился, фотовспышки защелкали уже в открытую. Гордеев, как будто не замечая этого безобразия, продолжал танцевать. Так продолжалось до тех пор, пока у журналиста не кончилась пленка.
– А теперь наступает час расплаты. – Хладнокровно сказал он.
Прежде чем я успела опомниться, его сильные руки крепко обняли меня, привлекая. Он притянул мою голову к себе и страстно поцеловал. Фотограф вскочил со своего места, суетливо перезаряжая фотоаппарат. Делал он это долго, судя по тому, что поцелуй длился целую вечность. К тому моменту, когда журналист был во всеоружии, Александр уже вел меня обратно за столик, галантно поддерживая под локоток.
– Это было жестоко! – Давясь от смеха, сказала я, видя растерянное лицо несчастного папарацци. – Кстати, завтра, когда он сообщит о своем проколе в редакции своей газеты, его вполне могут уволить.
– Он это заслужил. – Усмехнулся Гордеев, хотя я благодарен ему за возможность поцеловать тебя.
– Хочешь сказать, что воспользовался моментом?
– Угу. Не уверен, что в другом месте и в другое время не получил бы по уху.
Выпив за успех проведенной операции, мы покинули гостеприимное заведение, прихватив с собой третью по счету бутылку муската. Обратную дорогу я помню ровно до половины. Не знаю, что это на меня нашло, но я, кажется уснула и о том, что было дальше, не имею ни малейшего представления.
В какое-то мгновение я проснулась уже в комнате. Было темно. Окно возле кровати ярко освещала луна. В голове отчаянно шумело, у меня не было сил повернуть ее и я, не задумываясь над тем, что это за окно и какая, собственно комната, собралась побыстрее закрыть глаза, но что-то мне помешало. Вот только что темный проем окна был пуст, теперь же к стеклу прижималась чья-то ладонь. Тонкие, неестественно бледные пальцы поначалу оставались неподвижными, затем принялись царапать стекло блинными твердыми ногтями.
Не понимая, явь это или кошмар, я зажмурилась, чтобы отогнать видение. Когда я их открыла, руки уже не было. Соображала я плохо, поэтому увиденное не произвело на меня сильного впечатления. Я снова заснула, чтобы утром проснуться посреди самого настоящего кошмара.
К моему ужасу, поутру выяснилось, что я, абсолютно голая, лежу в чужой постели. Обстановка ярко освещенной утренним солнцем комнаты совершенно незнакомая, но хуже всего то, что я никак не могла понять – где я и как здесь очутилась. Насколько я могла судить, в комнате никого, кроме меня не было, но вторая подушка была смята, а простыня сбита. Значит, кто-то составлял мне компанию этой ночью. Вспомнив, с кем провела предыдущий вечер, я почувствовала себя более, чем скверно. Закутавшись в одеяло, я сползла с кровати и побежала в ванную, прихватив с собой аккуратно висящую на стуле одежду. Торопливо натягивая на себя платье, я проклинала все на свете, мечтая поскорее удрать из этой спальни, желательно, до возвращения хозяина. Когда я через пять минут всунула голову из ванной, мечты мои с грохотом обрушились на пол, так как на диване, прямо напротив ванной, сидел Гордеев и ухмылялся, как кот, только что проглотивший живую рыбу.
– Доброе утро! – Как ни в чем не бывало, приветствовал меня этот тип. Я пробормотала что-то в ответ, выползла из ванной и осторожно положила одеяло на кровать. Стараясь, казаться незаметной, я, красная, как рак, стала бочком пробираться к выходу, молясь про себя, чтобы Гордеев не вздумал отпустить какие- нибудь комментарии на мой счет. Меня удручал не столько сам факт грехопадения, сколько полное отсутствие хоть каких-нибудь воспоминаний об этом акте, то есть – факте. Тьфу, как ни крути, получается пошлятина.
Гордеев оправдал мои надежды и, глядя на мои маневры с некоторым удивлением, хранил полное молчание до тех самых пор, пока я, все так же бочком, не добралась до двери. Взявшись уже за ручку, я не выдержала, обернулась и, пряча глаза, сдавленно спросила:
– Послушай, а сегодня ночью…Ну, я только хотела спросить…Я…То есть, мы с тобой…? – Я умоляюще уставилась на него, желая немедленно провалиться сквозь землю.
– Солнце мое, – с серьезным видом изрек Саша, – обо мне, конечно, много чего понаписано в прессе, но некрофилом я не являюсь, признаюсь тебе, положа руку на сердце.
– В каком смысле некрофилом? – Оторопела я, не понимая, с какой стати он морочит мне голову.
– В прямом. Я не насилую трупы.
– Трупы?
– Именно. Ты сегодня ночью была трупом, поэтому…
– То есть ничего не было? – Не веря своему счастью, спросила я.
– Ну, разве что пришлось тебя раздеть. Ты упала в траву, когда выходила из машины, испачкалась и вымокла в росе до нитки.
О, господи, я еще и падала! Тут новые подозрения зашевелились в моей голове и я настороженно спросила:
– Почему же ты не отвел меня в мою комнату? Она на первом этаже, и это было бы удобнее, чем затаскивать меня на второй.
– Не хочется тебя огорчать, но ты вчера была несколько…рассеянна и умудрилась выронить где-то сумочку с ключами. Ночью я не смог ее отыскать, зато нашел ее сегодня утром. Правда, пришлось встать пораньше…Смотри!
Он ловко вытащил из-за спины мою сумку и повертел ей в воздухе, предлагая мне подойти и забрать свою собственность. Чувствуя себя уничтоженной, я глубоко вздохнула, не решаясь сдвинуться с места. Уйти без сумки, а, значит, и без ключа, было невозможно, но и подойти к нему было выше моих сил. Я могла бы простоять так достаточно долго, но Гордеев сам поднялся, подошел ко мне вплотную и вложил сумочку в мою руку.
– Спасибо, – промямлила я, еле сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
– Это тебе спасибо. Вечер был чудесный. – Негромко сказал он. Я подняла глаза, думая, что увижу на его лице насмешку, но он смотрел совсем иначе. Я и сама не знаю, как, но мне почему-то стало жарко от его взгляда. Я поспешно юркнула в коридор, торопясь укрыться в своей комнате. Мне нужно было побыть одной.
Сегодня было паршивое утро. Сплошные разочарования. Ни одно из моих желаний не исполнялось. Не исполнилось и желание остаться одной и обдумать ту дерьмовую ситуацию, в которую я угодила по собственной неосторожности. Не прошло и пятнадцати минут с того момента, как я уединилась со своими невеселыми думами, как в коридоре наметилось оживленное движение, необычное для такого раннего часа – было всего семь утра. До меня доносились возбужденные голоса, хлопали двери, кто-то носился взад вперед по коридору. Мне в комнату требовательно постучали. Я не стала делать вид, что меня нет, хотя, каюсь, было поначалу такое желание, но что-то подсказывало – случилось нечто из ряда вон выходящее. Так оно и оказалось, действительно, случилось и именно «из ряда вон», если это подходящее название для самоубийства.
ГЛАВА 26
Люди толпились возле настежь распахнутой двери комнаты на втором этаже, загораживая проход. Одеты все были кое-как, так как многих страшное известие подняло с постели. На бледных лицах – испуг и недоумение. До меня доносились обрывки фраз:
– Почему?
– Где тело?
– Милицию кто-нибудь вызвал?
– Может, скорую надо вызвать?
