помощью синек и жестов разъяснял стайке тиросемиофилов (коллекционеров этикеток с коробочек французского сыра), похищенных Яго с их ежегодной конференции; хрупкая дама-биопатолог, уроженка острова Мэн, примечательная тем, что была единственным в мире моноглотом мэнского диалекта и потому ни с кем не разговаривала; безработный музыковед по имени Петар, посвятивший жизнь поискам утраченного концерта Вивальди для казу — о концерте он впервые услышал от бывшего чиновника администрации Муссолини по имени Сквазимодео — тот валялся теперь под роялем мертвецки пьяный, — Петар знал не только то, что этот концерт похитили из монастыря какие-то меломаны-фашисты, но также и двадцать тактов из медленной части, которые он, блуждая среди гостей, время от времени исполнял на пластмассовом казу; и другие «интересные» люди. Сонный Профейн ни с кем не общался. Он проснулся на рассвете в ванне Яго под хихиканье облаченной лишь в бескозырку блондинки, поливавшей Профейна бурбоном из четырехлитрового кофейника. Профейн собрался было открыть рот и подставить его под струю, как вошел Свин собственной персоной.
— Верни бескозырку, — сказал Свин.
— Я думал, ты во Флориде, — сказал Профейн.
— Ха-ха, — сказала блондинка, — поймай меня. И они убежали — сатир и нимфа.
Следующее, что всплыло в памяти — это возвращение к Чок и Чик: на коленях Чок лежит его голова, на проигрывателе — Пэт Бун.
— У вас фамилии на одну букву, — ворковала Чик в противоположном конце комнаты. — Бун, Бодайн.
Профейн встал и поковылял на кухню, где его вырвало в раковину.
— Вон! — выкрикнула Чок.
— Да, пора, — пробормотал Профейн. Внизу на лестнице стояли два велосипеда, на которых девушки, экономя на автобусных билетах, ездили на работу. Профейн схватил велосипед и снес его с крыльца на улицу. Безобразие — ширинка расстегнута, коротко подстриженные волосы взъерошены на висках, на лице двухдневная щетина, рубашка на брюхе расстегнута, и выглядывает сетчатая майка; виляя из стороны в сторону, он поехал к ночлежке.
Он не миновал и двух кварталов, как сзади послышались крики. На втором велосипеде его преследовали Свин с сидевшей на руле Чик. Далеко позади виднелась Чок — на своих двоих.
— Ой-ой-ой! — сказал Профейн. Он покрутил переключатель и врубил первую скорость.
— Вор! — крикнул Свин и засмеялся своим непристойным смехом. — Вор. Словно из-под земли возникла полицейская машина и помчалась наперерез Профейну. Тот переключился, наконец, на третью скорость и пулей исчез за углом. Так они преследовали его по осеннему холодку, по воскресным улицам безлюдным, если не считать их самих. В конце концов полицейские со Свином настигли Профейна.
— Все в порядке, офицер, — сказал Свин, — это — мой друг, я не буду предъявлять обвинения.
— Вот и славно, — сказал полицейский, — а я буду. — Их отвезли в участок и посадили в «аквариум». Свин заснул, а две рыбины, попавшие туда раньше них, принялись стаскивать с него ботинки. Профейн слишком устал, чтобы вмешиваться.
— Эй! — окликнул Профейна веселый алкаш с другого конца комнаты. Хочешь сыграть в 'хвост и гриву'?
Под синей наклейкой на пачке «Кэмела» были буквы — либо Х, либо Г — и число. Участники по очереди угадывают букву, и если один ошибается, то другой дает ему либо в Хвост (то есть под зад), либо в Гриву (то есть по шее) соответствующее числу количество раз. Кулаки алкаша напоминали небольшие булыжники.
— Я не курю, — сказал Профейн.
— А-а, — сказал алкаш, — тогда как насчет камня, ножниц и бумаги?
Как раз в это время наряд патруля и полиции притащил взбесившегося помощника боцмана семи футов ростом, вообразившего себя знаменитым Кинг-Конгом.
— Аййе! — кричал он, — Я — Кинг-Конг, не вздумайте тут меня трахать.
— Ну-ну, — сказал патрульный, — Кинг-Конг не говорит. Он рычит.
Тогда помощник боцмана зарычал и, подпрыгнув, уцепился за свисавший с потолка старый вентилятор. Он закружился, крича по-обезьяньи и молотя себя кулаком в грудь. Патрульные с полицейскими в замешательстве топтались внизу, самые храбрые пытались схватить его за ноги.
— И что теперь? — сказал один из полицейских. Ему ответил оторвавшийся вентилятор, уронивший помощника в самую гущу блюстителей порядка. Они набросились на него и связали тремя или четырьмя ремнями. Полицейский прикатил из гаража небольшую тележку, погрузил на нее помощника боцмана и куда-то повез.
— Эй! — крикнул патрульный, — смотрите-ка, кто в аквариуме. Это Свин Бодайн, его разыскивают в Норфолке за дезертирство.
Свин открыл один глаз.
— А, ладно, — сказал он, закрыл глаз и стал спать дальше.
Пришли полицейские и сказали Профейну, что он может идти.
— Пока, Свин, — сказал Профейн.
— Трахни там за меня Паолу, — сквозь сон проурчал босой Свин.
В ночлежке Стенсил играл в покер, но партия вот-вот должна была закончиться, поскольку заступала следующая смена. — Как раз вовремя, сказал Стенсил, — а то Стенсил остался бы без штанов.
— Ты нарочно им поддавался, — сказал Профейн.
— Нет, — возразил Стенсил, — деньги потребуются для путешествия.
— Решено?
— Решено.
Профейн почувствовал, что дело никогда еще не заходило так далеко.
III
Недели через две состоялась приватная отвальная — только для Профейна и Рэйчел. После того, как он сфотографировался на паспорт, сделал последние прививки и все остальное, Стенсил стал его личным слугой, сметая неким волшебством все бюрократические рогатки.
Айгенвэлью ничего не предпринимал. Стенсил даже зашел к нему возможно, дабы испытать себя перед встречей с тем, что осталось от В. на Мальте. Они обсудили концепцию собственности и сошлись на том, что истинному собственнику не требуется физическое владение. Если дантист по душам знал (Стенсил почти не сомневался, что знал), то «владельцем», с точки зрения Айгенвэлью, был Айгенвэлью, а с точки зрения Стенсила — В. Коллизия мнений. Они расстались друзьями.
Воскресный вечер Профейн провел у Рэйчел за сентиментальной бутылкой шампанского. Руни спал в комнате Эстер. Последние две недели это было его основным занятием.
Потом Профейн лежал, устроившись головой на коленях Рэйчел, а ее длинные волосы укрывали и согревали его. Наступил сентябрь, но владелец дома не спешил с отоплением. Оба были раздеты. Профейн прижался ухом к ее большим половым губам, словно они могли заговорить с ним. Рэйчел рассеянно прислушивалась к бутылке шампанского.
— Послушай, — прошептала она, поднося отверстие бутылки к его свободному уху. Он услышал звук выделявшейся из раствора двуокиси углерода, усиленный стеклянным резонатором над поверхностью шампанского.
— Счастливый звук.
— Да. — Стоило ли рассказывать ей, что на самом деле напоминал этот звук? В Ассоциации антроисследований были как счетчики радиации, так и собственно радиация в количестве, достаточном для имитации нашествия саранчи в лабораторных условиях.
На следующий день они отчаливали. У лееров 'Сюзанны Сквадуччи' столпились типы, тянувшие на
