фуллбрайтовских стипендиатов. Молнии серпантина, дождь конфетти и оркестр (все взято напрокат) создавали праздничную обстановку.
— Чао! — кричала команда. — Чао!
— Sahha, — сказала Паола.
— Sahha, — эхом отозвался Профейн.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Валетта
I
Над Валеттой шел слепой дождь, даже показалась радуга. Подперев голову руками, пьяный сигнальщик Хови Серд лежал на животе под артустановкой 52 и смотрел на пыхтевшую под дождем в Гавани британскую десантную баржу. Жирный Клайд из Ши (6 футов 1 дюйм, 142 фунта, родом из Виннетки, в миру — Харви) стоял у лееров и сонно поплевывал в сухой док.
— Клайд! — крикнул Хови.
— Нет, — сказал Жирный Клайд. — В любом случае — нет.
Должно быть, расстроен. Ведь с сигнальщиками так не разговаривают.
— Вечером буду в городе, — мягко сказал Хови, — и мне нужен плащ. На улице дождь, как ты, наверно, заметил.
Жирный Клайд вынул из заднего кармана бескозырку и натянул ее, как чепчик, на голову. — У меня тоже увольнительная, — сказал он.
Сверху заорал динамик: — Кисти и краску — на место!
— Самое время, — проворчал Хови. Он выполз из-под артустановки на палубе 01 и присел на корточки. Дождь затекал в уши и за воротник; Хови смотрел на солнце, вымазавшее небо над Валеттой в красный.
— Эй, Жирный, что стряслось?
— Э-эх, — ответил Жирный Клайд и плюнул за борт, провожая глазами белую каплю слюны. Промолчав минут пять, Хови сдался. Он прошел по правому борту к трапу и спустился вниз, оторвав от работы Тигренка — коротышку-рулевого, который, примостившись на нижней ступеньке рядом с камбузом, резал огурцы.
Жирный Клайд зевнул. Капли падали в рот, но он, казалось, не замечал. Перед ним встала проблема. Будучи эктоморфом, он имел склонность к размышлениям. Клайда как старшину-артиллериста третьего класса это не касалось, просто его ячейка в стеллаже находилась как раз над ячейкой Папаши Хода, а с приходом в Валетту Папаша стал разговаривать сам с собой. Тихо. Так тихо, что никто, кроме Жирного Клайда, не слышал.
Пошли слухи — слухи как слухи, но свиноподобные, с виду сентиментальные моряки и в самом деле были сентиментальными свиньями. Клайд знал, почему приход на Мальту так беспокоит Папашу. Тот ничего не ел. Любитель увольнений, в этот раз он еще ни разу не сходил на берег. Это портило Жирному Клайду всю малину, поскольку бухал он в увольнениях именно с Папашей.
Палубный матрос Лазар, уже две недели испытывавший терпение радарной команды, вышел со шваброй и стал сгонять воду в шпигаты левого борта. — Не понимаю, почему я должен этим заниматься? — громко ныл он. — Это не моя обязанность.
— Надо было тебе оставаться в первом дивизионе, — мрачно заметил Жирный Клайд и, увернувшись от швабры Лазара, спустился по трапу правого борта. Коротышке-рулевому:
— Эй, Тигр, дай огурца!
— Огурца захотелось! — отозвался Тигр, резавший лук. — А такого огурца не хочешь? — Его глаза слезились так сильно, что делали его похожим на грустного мальчика, каким он, в сущности, и был.
— Нарежь его и положи в тарелку, — сказал Жирный Клайд, — тогда, может, я…
— Я здесь. — Из камбузного иллюминатора, размахивая куском дыни, высунулся Папаша Ход. Он плюнул семечком в Тигра.
Прежний Папаша Ход! — подумал Жирный Клайд. — И на нем снова парадная форма и шейный платок.
— Прикрой свою задницу, Клайд, чем-нибудь поприличнее, — сказал Папаша. — С минуты на минуту объявят увольнение.
Нужно ли говорить, что Клайд молнией бросился в кубрик и через пять минут вернулся чистый и аккуратно одетый — как обычно перед увольнением.
— Восемьсот тридцать два дня, — рыкнул Тигренок вслед Папаше и Клайду, шедшим на квартердек. — Я не доживу.
'Эшафот' покоился на кильблоках, подпертый с обеих сторон дюжиной футовых деревянных брусьев, которые упирались в стенки сухого дока. Сверху он, должно быть, казался гигантской каракатицей с древесного цвета щупальцами. На сходнях Папаша и Клайд, бросив взгляд на корабль, на секунду задержались под дождем. Локатор сонара зачехлен брезентом. На топе мачты развивается американский флаг — самый большой, какой только смог достать капитан Лич. Вечером флаг не спускали, с наступлением темноты на него направляли лучи переносных прожекторов. Находка для потенциальных египетских бомбардировщиков, поскольку «Эшафот» был единственным американским кораблем в Валетте.
По правому борту возвышалась школа или семинария с высокой башней, торчавшей из бастиона, словно локатор поиска надводных целей.
— Засели, — сказал Клайд.
— Говорят, лайми собираются нас похитить, — сказал Папаша. — И бросить тут нашу задницу, пока все не кончится.
— В любом случае это может затянуться и дольше. Дай сигарету. Генератор, винт…
— И чинуши. — В голосе Папаши чувствовалось отвращение. — Им, наверное, захочется отпескоструить корпус, пока корабль в доке. Хотя, как только мы вернемся в Филли, начнется доковый период. Найдут нам, Клайд, работенку.
Они шли через Доки. Вокруг них кучками и шеренгами шла увольнительная команда «Эшафота». Подлодки тоже были зачехлены — то ли военная тайна, то ли дождь. Раздался гудок окончания работы, и Папаша с Клайдом тут же очутились в потоке докеров, поваливших к воротам — из-под земли, с кораблей, от писсуаров.
— Докеры везде одинаковы, — сказал Папаша. Они с Клайдом не спешили. Задевая их, рабочие проходили мимо — оборванные, серые. Когда Папаша с Клайдом добрались до ворот, докеры уже скрылись из виду. Их поджидали лишь две старушки, сидевшие под черными зонтиками по обе стороны дороги с соломенными корзинками на коленях. Донышки корзинок были едва прикрыты шестипенсовиками и шиллингами. Клайд положил крону, а Папаша не успел поменять деньги и поэтому бросил в другую корзинку доллар. Улыбнувшись, старушки продолжили свое бдение.
— Что это? — спросил Папаша, улыбаясь самому себе. — Входная плата?
Дорога шла в гору мимо высившихся вокруг руин, круто поворачивала и ныряла в тоннель. На другом его конце находилась остановка автобуса; в Валетту до отеля «Финикия» — три пенса. В подъехавший автобус вместе с ними сели несколько отставших докеров и толпа «эшафотовцев». Последние расположились на задних сиденьях и запели.
— Слушай, Папаша, — начал Жирный Клайд, — это, конечно, не мое дело…
— Водитель! — раздался крик сзади. — Эй, водитель, останови! Отлить надо.
