Он издал низкий смешок:
– Это самая строго охраняемая тайна Ватикана!
– Но вы слышали о них?
– Двадцать пять лет в Лурде – вам это что-нибудь говорит? Я старый часовой. «Лишенные света», Обручение с Тьмой…
– Вы думаете, что Агостина заключила договор с демоном?
Он снова развел руками:
– Вы должны понять главное. Дьявол появляется перед своими жертвами в последний момент. Он ждет их конца. И только дождавшись, начинает действовать. Все происходит в состоянии небытия. Когда жизни уже нет, а смерть еще не исполнила свои обязанности. И чем дольше человек остается между двумя этими берегами, тем глубже, интенсивнее его общение с дьяволом. В случае клинической смерти со знаком плюс действует тот же принцип. Чем дольше этот опыт, тем точнее и четче воспоминания. И тем сильнее они влияют на последующую жизнь.
– Агостина пережила клиническую смерть?
– Да. В последнюю ночь она перешла от жизни к смерти.
– Откуда вы это знаете?
– Мне звонила ее мать.
– Вам, за тысячу километров?
– Она мне доверяла. Я был единственным врачом, который приехал к ней домой, в Патерно. Послушайте меня. – Он свел вместе ладони. – Агостина умирала. По моим сведениям, ее сердце прекратило биться по меньшей мере на тридцать минут. Это совершенно исключительный случай. Тогда ее и зацапал дьявол. Всю, целиком.
– Но она вам об этом никогда не говорила.
– Никогда.
Я приехал сюда, чтобы пролить свет на чудо Агостины и получил все, что хотел. На свой лад этот человек следовал неумолимой логике. Я спросил:
– Вы кому-нибудь рассказывали о своем открытии?
– Да всем. Воскрешение Агостины не является чудом. Это скандал в изначальном смысле этого слова, происшедшего от греческого scandalon – противодействие. Мерзость. Сама Агостина – это воплощенное противодействие любви. Физическое доказательство существования дьявола! Я это говорил всем, кто желал слушать. Поэтому меня и отправили досрочно на пенсию. Даже среди христиан не всякая истина приветствуется.
Что ж, логично! Но Бухольц был прежде всего оригиналом, который в конце концов убедил себя в своей правоте. Наблюдая за мной уголком глаза, он, по-видимому, почувствовал мое скептическое отношение и добавил:
– Я знал другой случай. Девочка, которая еще дольше оставалась в состоянии небытия.
У меня перехватило дыхание.
– Ужасающая история, – продолжал он. – Бедняжка лежала более часа без всяких признаков жизни!
Я вытащил записную книжку:
– Ее имя?
Пьер Бухольц открыл было рот, но замолчал. О дверь веранды что-то стукнулось.
Бухольц на секунду замер, а потом рухнул на низенький столик.
Вся спина у него была залита кровью.
Я бросил взгляд на дверное стекло и увидел дырку с расходящимися от нее лучами. Я бросился на пол. Раздался новый щелчок. Взорвался череп собаки. Мозг растекся по дивану. В тот же момент тело Бухольца скатилось на пол, увлекая за собой коллекцию пивных кружек, которая стояла на столике.
Одна за другой принялись лопаться бутылки, разбрызгивая вокруг себя монастырские настойки и наливки. Статуэтки Пресвятой Девы и Бернадетты превращались в пыль. Сыпались осколки подсвечников, чаш, витрин. Прижавшись к полу, я заполз под низкий столик. Дом сносило невидимым ураганным огнем. Вылетали оконные стекла. Кресла, диван, подушки подскакивали, а затем падали, растерзанные в клочья. Оседали разбитые в щепки комоды и шкафы.
Я подумал: «Снайпер. С глушителем. Мой второй убийца. Наконец-то мы сможем свести счеты». Эта мысль неожиданно меня взбодрила. Рискнув приблизиться к раскуроченной стеклянной двери, я определил угол прицела нападающего – он занял пост на вершине холма, возвышавшегося над Домом. Я проклинал себя за то, что уже в который раз не взял с собой оружия. Добраться до машины без прикрытия было нереально. Согнувшись под пулями, я перебежал в находившуюся рядом кухню. Там я схватил самый большой из валявшихся на столе ножей и тут заметил заднюю дверь.
Я выскочил в поле, готовый к дуэли.
Смехотворной дуэли.
Отличный стрелок против мясника.
Штурмовая винтовка против кухонного ножа.
74
