Один из больных поманил меня рукой, перед ним стояли бумажные фигурки. Открывая очередную дверь, женщина прокомментировала:
– Дантист. Он здесь уже полгода. Целыми днями складывает из бумаги фигурки. Его зовут Оригами. Он убил жену и троих своих детей.
В следующем отсеке я наконец спросил:
– Я не заметил звонков тревоги. У вас нет такой системы?
Женщина протянула мне связку ключей:
– Достаточно дотронуться любым ключом до любого металлического предмета в этом помещении, чтобы включить тревогу.
Наконец мы дошли до палат. У седьмой из снабженных окошками-иллюминаторами дверей медсестра остановилась:
– Здесь.
Она еще раз повернула ключ.
– Он заперт?
– Это он сам попросил.
Я вошел в палату. Медсестра закрыла за мной дверь и заперла ее. Люк был здесь, в окружении четырех белых голых стен. Пять квадратных метров для хождения, окно, выходящее в сад, и аккуратная кровать. Эта палата ничем не отличалась от любой другой больничной палаты. Я только заметил, что на оконной раме нет ручки.
Люк в теплом тренировочном костюме голубого цвета сидел за столиком, втиснутым в угол.
– Вкалываешь? – спросил я сердечно.
Он повернулся ко мне всем своим мощным торсом. В руке у него была авторучка. Бритый череп походил на голую планету, высушенную солнечными ветрами.
– Даю письменные инструкции, – вздохнул он. – Это важно.
Я взял единственное кресло и сел в метре от него. Вечерние тени проникли в комнату и медленно ее наводнили.
– Как себя чувствуешь?
– Выжат, опустошен.
– Они тебе дают лекарства?
Люк едва заметно улыбнулся:
– Да, кое-какие.
Он медленно завернул колпачок авторучки. Я машинально ощупал карманы. Люк понял мой жест и сказал:
– Ты можешь курить, но открой окно. Они дали мне эту штуковину для подъема задвижки.
Он кинул мне стержень с квадратным сечением, который входил в механизм и позволял открыть окно. Зажав «кэмел» в губах, я протянул ему пачку. Он отрицательно помотал головой.
– Я не притрагивался с тех пор, как проснулся.
– Браво, – сказал я не задумываясь.
Я щелкнул зажигалкой. Вдохнул дым всеми легкими, откинув голову назад, потом выпустил жаркое облако навстречу струе холодного воздуха. Люк пробормотал мне в спину:
– Спасибо, Мат.
– За что?
– За то, что ты сделал. Для Лоры, для меня, за расследование.
– Разве ты не на это рассчитывал?
Он хмыкнул:
– Конечно, на это. Я знал, что тебя заденет за живое мое самоубийство. Я мог спокойно подыхать… Ты рассказал бы правду всему миру.
– Не проще ли было дать мне полное досье, как Замошскому?
– Нет. Ты должен был до всего дойти сам. Иначе ты бы не поверил. Никто бы не поверил.
– Я до сих пор не уверен, что верю.
– Ты к этому придешь.
Я повернулся к нему и прислонился к окну.
– Люк, я хочу кое-что у тебя выяснить. Мне необходимо все расставить по местам.
– Ты же и без меня все выяснил.
– Мне хочется знать, каким путем шел ты. Вдвоем мы сможем лучше во всем разобраться.
Люк осторожно закрыл тетрадь, потом рассказал мне свою историю. Он не открыл мне ничего такого, о
