– Я не могу ответить на этот вопрос.
Я невольно повысил голос:
– Кому ты собираешься мстить? Себе самому? Или начнешь резать кого ни попадя?
– Я понимаю твои сомнения. Ты следовал за мной до определенной черты. Я не рассчитывал, что ты переступишь через нее.
Он перевел дух, потом показал на свою тетрадку.
– В каждую свободную минуту я пишу. Я фиксирую все этапы своей эволюции. Скоро она завершится. Я окажусь по другую сторону. Тогда мне нельзя будет доверять. Останется только меня… изолировать.
На сегодня с меня было достаточно. Я сжал его плечо:
– Тебе надо отдохнуть. Я приду завтра.
Он схватил меня за руку:
– Погоди. Я хочу тебе сказать другое. Ты никогда не задавался вопросом, почему я был помешан на дьяволе?
– Каждое утро. С тех пор как я тебя знаю.
– Все началось в детстве.
Я вздохнул. Что еще он мне наговорит? Вдруг у меня появилась надежда, что он упомянет о старике, которого встречал в молодые годы. Старике, похожем на его видение, но он сказал:
– Ты помнишь моего отца?
Я вспомнил фотографию на его письменном столе: Николя Субейра, спелеолог-любитель, в комбинезоне и с фонарем на каске. Не дожидаясь ответа, он добавил:
– Большего мерзавца я в жизни не встречал.
– Мне казалось, ты им восхищался.
– В одиннадцать лет все мальчишки восхищаются своими отцами. Даже негодяями.
Я ждал продолжения.
– Он поднимал руку на мать, держал нас обоих в ежовых рукавицах. Для него существовали только его рекорды, только его достижения. Помню, у меня было воспаление тройничного нерва. Очень редкая болезнь у ребенка. Она вызывает жуткую боль. Отец прятал от меня болеутоляющие средства, противовоспалительные лекарства, он хотел меня закалить. Представляешь себе этого типа?
Чего я не представлял, так это связи между этой историей и помешанностью на дьяволе. Не стал ли Люк в конце концов принимать своего отца за злого духа? Он продолжал:
– Ты знаешь, как он умер?
– Он погиб в спелеологической экспедиции, не так ли?
– В одной из пещер в Пиренеях, в апреле семьдесят восьмого года. Неподалеку от Сен-Мишель-де-Сез. Он спустился на глубину свыше тысячи метров. Он намеревался пробыть под землей шестьдесят дней. Без часов и без контактов с внешним миром, полагаясь только на свои собственные внутренние часы. Он не поднялся на поверхность. Произошел обвал, и отец умер от недостатка кислорода, заблокированный в пещере каменными глыбами.
Я хранил молчание. По-прежнему никакой связи с Сатаной.
– Около тела спасатели нашли альбом с зарисовками. Когда я их увидел, Мат, я понял, что моя жизнь никогда больше не будет прежней.
– Что же там было изображено?
– Тьма.
– Не понял.
– Заточенный в пещере, отец каждый день зарисовывал то, что мог различить в тусклом свете фонарика. Сталактиты, очертания скал, черные впадины.
– Всегда одно и то же?
– Как раз нет. Время шло, и скалы изменялись. Сталактиты превращались в тянущиеся к нему когти.
Я представил себе мучительное, сопровождающееся галлюцинациями угасание Николя Субейра, замурованного живым. Упрямо рисуя при неверном свете фонаря, он подменял реальное воображаемым. Последний кошмар перед получением билета на выход.
Люк произнес голосом, который, казалось, доносился из пещеры:
– На последнем наброске свод преобразился в крылья летучей мыши, а сталактиты – в черные пальцы. Из глубин мрака проглядывал лик.
– Чей лик?
– Того, кого увидел мой отец перед смертью. Меня охватил страх.
Люк шептал, нервно крутя колпачок авторучки:
– Дьявола. Мой отец лицезрел Сатану, перед тем как испустить дух. Ангел Тьмы появился из недр земли, чтобы утащить его. Никогда не забуду этот лик. Отцовский альбом рисунков был моей черной библией…
