– Я на площади Республики, – сказал я, поворачивая ключ зажигания. – Внизу у твоего дома через десять минут?
– Я тебя жду.
Я ехал по набережной. Дождь прекратился. Над блестящим от влаги Парижем парила предрассветная тишь. Никого на улицах и во всем мире. Мне нравилось это ощущение. Чувство взломщика, одинокого и свободного. Налетчика, живущего наперекор всем остальным, на оси времени и пространства.
Я миновал Богренель и, свернув налево, проехал по проспекту Эмиля Золя до перекрестка с Театральной улицей. Я увидел машину Фуко с погашенными фарами. Заметив меня, он выскочил из машины и пересел ко мне.
Он сразу же кинул мне флешку.
– Здесь все. В заархивированном виде.
– В Маке откроется?
– Никаких проблем.
Я смотрел на серебристый прямоугольник на своей ладони:
– Как ты ухитрился попасть в кабинет Маньян?
– Я показал удостоверение. Всегда выбирай самый простой путь – ты же сам меня учил. Дежурный был полусонный. Я сказал ему, что судебному следователю срочно понадобились материалы дела, и даже побренчал у него перед носом своей связкой ключей в доказательство того, что меня послали отпереть кабинет. Я быстренько все просмотрел. Никаких доказательств ее вины у них нет.
– Спасибо.
Фуко открыл дверцу машины. Я его задержал:
– Я хочу видеть вас всех завтра утром: тебя, Мейера, Маласпе. В девять часов.
– В Конторе?
– В «Апсаре».
– Военный совет? – улыбнулся он.
В ответ я подмигнул ему:
– Передай это остальным.
Он кивнул и захлопнул дверцу. Через десять минут я был на улице Тюренн. Измотанный, раздерганный, но горящий желанием прочитать материалы Маньян.
Я припарковался на углу моей улицы. Я уже набрал код на входной двери, когда мой взгляд упал на машину бригады наружного наблюдения. Шестое чувство подсказало мне, что дозорные дрыхнут. Я постучал в стекло. Малый внутри подскочил, ударился о потолок.
– Это так вы наблюдаете за зданием?
– Простите, я…
Я не ждал его объяснений. Я влетел по лестнице, перепрыгивая через ступени, охваченный внезапной паникой. Отпер дверь, пробежал через гостиную. Тяжело дыша, вошел в комнату: Манон была там, она спала.
Прислонившись к косяку, чтобы отдышаться, я залюбовался ею. Меня вновь переполнило странное, будоражащее чувство, впервые испытанное мною в Польше. Полулихорадка, полуоцепенение.
Я вернулся в прихожую, снял плащ и отстегнул кобуру. По крыше, окнам, стенам стучал бешеный ливень.
Я устроился за письменным столом и вставил флешку в Макинтош.
Фуко был прав: Корина Маньян не собрала никакого компромата.
Ни на Манон, ни на кого бы то ни было.
Я прочитал показания Манон, снятые в Лозанне через два дня после того, как было найдено тело ее матери. Другие свидетельства, собранные в Швейцарии. Беседы с ректором университета в Лозанне, с соседями Манон, с владельцами магазинов и кафе в ее районе… Была некоторая неразбериха с передвижениями Манон, но отсутствие алиби – не основание для обвинения. Что касается профессиональных навыков, то это никак не улика.
Ободренный, я закрыл компьютер. Даже если эта рыжая еще раз допросит Манон в Париже, она не выудит из нее больше, чем в Лозанне. И свидетельство Люка не внесет изменения в расклад.
5
Я потянулся и поднялся, направляясь в ванную. В этот момент из комнаты послышались какие-то звуки. Я подошел к двери и улыбнулся. Манон бормотала во сне. Легкий шепот, лепет спящей красавицы…
Я прислушался, и внезапно железные тиски сдавили мне сердце.
Манон говорила не по-французски.
Она говорила на латыни.
Я вынужден был вцепиться в раму, чтобы не завыть.
Манон твердила как заведенная:
– Lex est quod facimus… lex est quod facimus… lex est quod facimus… lex est quod facimus… Она повторяла
