– Ладно, брось.
Бармен пододвинул мне чашку. Я сказал:
– Пигмей.
Толстяк бросил на меня взгляд поверх очков, снова уткнулся в газету и объявил:
– То, что ведет человека. Восемь букв.
Бармен рискнул предположить:
– «Альфа-ромео»?
Я подсказал:
– Сознание.
На этот раз он рассматривал меня дольше и, не отрывая взгляда, произнес:
– Отсутствие посадок. Шесть букв.
– Целина.
Когда я только начинал работать в полиции и много времени проводил в засадах, я часами разгадывал кроссворды и помнил наизусть все определения. Мой собеседник недобро улыбнулся:
– Чемпион, что ли?
– Приносит неприятности. Семь букв.
– Непруха?
Я положил на стойку свое трехцветное удостоверение:
– Легавый.
– Думаешь, смешно?
– Вам видней. Это вы Ришар Мораз?
– Мы в Швейцарии, приятель. И ты можешь засунуть эту карточку себе туда, куда я подумал.
Я убрал документ и одарил его самой любезной улыбкой:
– Я подумаю над вашим предложением. А вы пока ответьте мне на несколько вопросов, только быстро и без фокусов. Идет?
Мораз допил пиво, потом снял очки и сунул их в карман комбинезона:
– Чего тебе надо?
– Я расследую дело об убийстве Сильви Симонис.
– Очень оригинально.
– По-моему, это дело связано с убийством Манон.
– Еще оригинальней.
– Вот я и обратился к вам.
– Да ты просто чудак, дружище.
Часовщик повернулся к бармену, начищавшему кофеварку:
– Плесни еще пивка. От этих тупых придурков всегда хочется пить.
Я пропустил грубость мимо ушей. Мне было уже ясно, что это за тип: напористый горлопан, куда более хитрый, чем позволяла предположить его показная грубость.
– Четырнадцать лет прошло, а меня все еще достают из-за этого дела, – сказал он подавленно. – Ты сам-то видел, в чем меня обвиняли? Там все шито белыми нитками. Их козырь – эта игрушка, меняющая голос, изготовленная в мастерской, где работала моя жена.
– Я в курсе.
– И тебе не смешно?
– Смешно.
– Получается еще смешнее, если знать, что мы с женой тогда как раз разводились. Я с этой сушеной треской обменивался только заказными письмами. Какие из нас сообщники?
Он схватил очередную кружку и разом ополовинил ее. Когда он поставил ее на стойку, с бороды у него свисали хлопья пены. Утершись рукавом, он подвел итог:
– Все это – домыслы французских полицейских!
Я снова обратил внимание на его руки, особенно на перстни. Один – в виде звезды, обрамленной византийским плетеным узором. На другом был выбит витой орнамент. Еще один представлял собой круг с поперечным штрихом, изображавший рабский ошейник. Внутренний голос снова шепнул мне: «виновен». Это был голос Шопара с его теорией о трети вины.
– У вас ведь и раньше были проблемы с законом?
– Совращение несовершеннолетней? Приятель, да это я должен был жаловаться на сексуальные домогательства!
