плесенью.
Бедный Михаил Георгиевич! Неужто его продержали в этой дыре столько дней!
Подобрав подол, мадемуазель стала спускаться. Один из верзил последовал за ней. У меня шумно и часто стучало в висках.
Я услышал донёсшийся снизу шум голосов, а потом пронзительный крик Эмилии:
— Mon bébé, mon pauvre petit! Tas de salauds![35]
— Его высочество мёртв? — взревел я, готовый бросить бомбу на пол и будь что будет.
— Нет, он жив! — услышал я. — Но совсем плохой!
Не могу передать, какое облегчение я испытал в эту минуту. Ну конечно, его высочество простужен, ранен, одурманен опиумом, но главное — он жив.
Ювелир протянул руку.
— Дайте камень. Сейчас ваша спутница вынесет ребёнка.
— Пусть сначала вынесет, — пробормотал я, вдруг сообразив, что не имею представления, как вести себя дальше — в инструкциях Фандорина на сей счёт ничего не содержалось. Отдавать камень или нет?
Внезапно оставшийся телохранитель с неожиданным проворством прыгнул ко мне и обеими руками сжал мои ладони, державшие шар. Толчок вышел совсем незначительный, и взрывной механизм не сработал, но бриллиант выкатился из ниши и с щёлкающим стуком поскакал по полу. Ювелир подхватил его и сунул в карман.
Бороться с верзилой было бесполезно, а сзади уже подошёл чернобородый кучер, в нечеловеческой силе которого я имел возможность убедиться. Господи, я всё погубил!
— Вот и сюрприз номер два, — шепнул мне в ухо глухонемой и в ту же секунду стукнул бандита кулаком по лбу. Мне показалось, что не так уж сильно, но глаза немца закатились, он разжал свои ручищи и осел на пол.
— Держите крепче, — сказал кучер голосом Фандорина.
В один скачок оказался подле ювелира и зажал ему рукой рот, одновременно приставив снизу к подбородку стилет.
— Taisez-vous! Un mot, et vous êtes mort![36] Зюкин, отключите кнопку, бомба нам больше не понадобится.
От стремительности, с которой происходили события, я был в оцепенении и неожиданному превращению кучера в Фандорина совсем не удивился — куда больше меня почему-то поразило то, что Эраст Петрович совершенно перестал заикаться.
Я послушно подцепил ногтями утопленную кнопку и потянул — она с лёгким щелчком выскочила.
— Крикните, что камень у вас и что ребёнка можно выпускать, — тихо сказал Фандорин по-французски.
Ювелир захлопал глазами с противоестественной быстротой — кивнуть он не мог, потому что этим жестом насадил бы свою голову на клинок.
Фандорин убрал руку с его рта, но кинжал по-прежнему держал вертикально вверх.
Пожевав проваленным ртом и облизнувшись, пленник запрокинул голову назад, будто хотел рассмотреть что-то на потолке, и вдруг громко закричал:
— Alarme! Fuiez-vous![37]
Он хотел крикнуть что-то ещё, но узкая полоска стали вошла ему между горлом и подбородком по самую рукоятку, и ювелир захрипел. Я охнул.
Убитый ещё не успел рухнуть на пол, а из люка уже высунулась голова — кажется, того самого бандита, что давеча спустился вниз с мадемуазель.
Фандорин скакнул к дыре и с размаху ударил его ногой по лицу. Послышался тяжёлый звук рухнувшего тела, а Эраст Петрович, ни секунды не медля, спрыгнул вниз.
— Господи! — вырвалось у меня. — Господи Боже!
Снизу доносился грохот, кто-то кричал по-немецки и по-французски.
Перекрестившись золотым шаром, я подбежал к проёму и заглянул вниз.
Увидел настоящую кучу-малу: огромный детина с занесённым ножом в руке подмял под себя Фандорина, а ещё ниже лежал недвижный телохранитель. Эраст Петрович одной рукой сжимал противнику запястье, удерживая нож, а другой тянулся к его горлу, но никак не мог достать. Кажется, бывшего статского советника следовало спасать.
Я бросил шар, метя в затылок великану, и превосходным образом попал — послышался чмокающий звук. Обычному человеку я вне всякого сомнения проломил бы череп, этот же лишь качнулся вперёд. Но этого оказалось достаточно, чтобы Фандорин дотянулся ему до горла. Я не видел, что именно сделали пальцы Эраста Петровича, однако услышал тошнотворный хруст, и детина завалился на сторону.
Я быстро спустился вниз. Фандорин уже вскочил на ноги и озирался по сторонам.
Мы находились в квадратном помещении, углы которого тонули во мраке. Посередине склепа возвышалось поросшее мохом надгробье, на котором горела масляная лампа.
— Где она? — переполошился я. — Где его высочество? Где Линд?
У стены стоял сундук с набросанным на него тряпьём, и я подумал, что Михаила Георгиевича, наверное, держали там. Однако Фандорин кинулся в противоположную сторону.
Я услышал топот быстрых удаляющихся шагов — судя по звуку, бежали человека три или четыре.
Фандорин схватил фонарь, поднял его, и мы увидели проход в стене, забранный решёткой.
Чернота озарилась вспышкой, воздух зло свистнул, ударило гулкое эхо.
— За выступ! — крикнул мне Фандорин, отскакивая в сторону.
— Эмилия, вы живы? — что было мочи позвал я.
Темнота приглушённо ответила голосом мадемуазель:
— Их тхое! И Линд здесь! Это…
Голос сорвался на вскрик. Я бросился на решётку и затряс её, но она была заперта на замок.
Эраст Петрович с силой дёрнул меня за рукав — и вовремя: из подземного хода снова выстрелили. Один из железных прутьев взорвался брызгами искр, в стену ударил невидимый штырь, от которого на пол посыпались каменные осколки.
Издали доносились мужские голоса, кто-то тонко простонал — женщина или ребёнок.
— Линд! — громко крикнул Эраст Петрович по-французски. — Это я, Фандорин! Камень у меня! Обмен остаётся в силе! Меняю «Орлова» на женщину и ребёнка!
Мы затаили дыхание. Тихо — ни голосов, ни шагов. Услышал или нет?
Фандорин вскинул руку, в которой невесть откуда появился маленький чёрный револьвер, и выстрелил в замок — раз, другой, третий.
Снова посыпались искры, но замок с петель не слетел.
16 мая
Я сидел у реки, тупо глядя на проплывавшие мимо длинные плоты из бурых, шершавых брёвен, и никак не мог понять, кто сошёл с ума: я или окружающий мир.
Афанасий Зюкин объявлен вне закона? Его разыскивают полиция и жандармерия?
Может быть, тогда Афанасий Зюкин — это вовсе не я, а кто-нибудь другой?
Но нет, вся мощь порядкоохранительных сил империи была поднята на ноги именно из-за нас — господина Фандорина и меня. И причиной тому было не какое-нибудь чудовищное недоразумение, а наше преступное поведение. Да-да,
Нужно было разобраться во всем с самого начала, припомнить события минувшей ночи во всех подробностях.
Когда замок наконец удалось сбить и мы проникли в лаз, догонять Линда было уже бессмысленно. Но сгоряча мы поняли это не сразу. Светя взятым со стола фонарём, Фандорин бежал впереди, я за ним — слегка пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о низкий свод. Качающийся свет выхватывал из темноты клочья паутины, какие-то черепки под ногами, влажный блеск глинистых стен.
Шагов через двадцать ход разделился надвое. Эраст Петрович на секунду присел, посветил вниз, и уверенно свернул направо. Через полминуты туннель снова раздвоился. Изучив следы, отчётливо видные на толстом слое пыли, мы двинулись влево. Ещё семь или восемь развилок были преодолены так же легко, а затем масло в фонаре догорело, и мы остались в полной темноте.
— Отлично, — сердито пробормотал Фандорин. — Просто отлично. Теперь мы не то что за Линдом г-гнаться, мы и назад-то дороги не найдём. Кто бы мог подумать, что здесь такой лабиринт. Триста лет рыли, а то и б-больше: и монахи в годы смуты, и мятежные стрельцы, и раскольники, прятавшие от патриарха Никона старинные книги и церковное серебро, а судя по тому, что встречаются каменные галереи, здесь когда-то были и каменоломни… Ладно, Зюкин, идём уж, куда придётся.
Пробираться в полной тьме выходило медленно и трудно. Я несколько раз падал, споткнувшись о выступы. Один раз упал, и из-под меня с писком метнулось что-то живое. Я схватился за сердце. Есть у меня постыдная, немужская слабость — терпеть не могу крыс и мышей. Эта шмыгающая, шныряющая, вороватая нечисть чем-то глубоко противна моему естеству.
В другой раз зацепил ногой за нечто корнеобразное, при ощупывании оказавшееся человеческой грудной клеткой.
Когда растянулся в третий раз, подо мной что-то звякнуло. Я схватился за карман — «Орлова» там не оказалось.
В ужасе я крикнул:
— Камень выпал!
Фандорин зажёг спичку, и я увидел расколотый горшок, в котором тускло поблёскивали неровные кружочки. Взял один — серебряная монета, старинная. Но сейчас было не до монет. Неужто я выронил бриллиант не сейчас, а во время одного из предыдущих падений? Тогда отыскать его будет ох как непросто.
Слава богу, с третьей спички Эраст Петрович увидел полузарывшийся в пыль камень и забрал себе, а я после случившегося возражать не посмел. Насыпал себе в карманы две пригоршни монет из клада, и мы побрели дальше.
Не знаю, сколько часов это продолжалось. Иногда мы садились на землю, чтобы передохнуть. Вторую ночь подряд я проводил в подземелье, и, ей-богу, затрудняюсь сказать, какое из них пришлось мне меньше по вкусу.
Нельзя было даже посмотреть, который час, потому что от сырости спички скоро размокли и загораться не желали. Когда я во второй раз споткнулся о уже знакомые кости, стало ясно, что мы бродим по кругу.
Тогда Фандорин сказал:
— Знаете, Зюкин, так дело не пойдёт. Вы хотите, чтобы по вашим рёбрам бегали к-крысы?
Я передёрнулся.
— Я тоже не хочу. А значит, хватит фланировать, надеясь на авось. Нужна система. Теперь мы движемся так: строго чередуем п-повороты. Один раз направо, один раз налево. Вперёд!
Но и после введения «системы» мы шли ещё очень долго, пока, наконец, вдали не забрезжил слабый свет. Я кинулся к нему первым. Лаз сузился, как-то весь съёжился, и пришлось
