В деревне проклятых синоби имелся всего один предмет, представляющий интерес для ценителя женственности, – семнадцатилетняя Эцуко. Конечно, не красавица, но, как говорится, на болоте и жаба принцесса. Прочее женское население Какусимуры [44] (название для деревни Маса изобрел сам, потому что синоби ее никак не называли) состояло из старой ведьмы Нэко- тян (тоже еще кошечка! [45]), беременной жены рябого Гохэя, одноглазой Саэ и пятидесятилетней Тампопо. Две сопливые девчонки, девяти и одиннадцати лет, не в счет.
Первый день Маса к намеченной добыче не приближался – поглядывал издалека, составлял план действий. Девушка была славная, вызывающая интерес. Работящая, ловкая, певунья. Ну и вообще любопытно – как оно там у итиноку, женщин-ниндзя, всё устроено. Если она может в прыжке три раза перевернуться или взбежать по стене на крышу (он сам видел), то какие же фокусы выделывает в минуты страсти! Будет что вспомнить, о чем людям рассказать.
Сначала, конечно, следовало выяснить, не принадлежит ли она кому-нибудь из мужчин. Не хватало еще навлечь на себя гнев одного из этих дьяволов.
Маса посидел часок на кухне у Кошечки, похвалил ее рисовые колобки и всё что надо разузнал. Жених имеется, звать его Рюдзо, очень хороший мальчик, но уже год как учится за границей.
Вот и пускай учится.
Теперь можно было браться за дело.
Пару дней Маса потратил на то, чтобы подружиться с предметом. Никаких томных взглядов, никаких намеков – Будда сохрани. Ей без жениха скучно, он тоже тоскует вдали от дома, среди чужих людей, а возраст у них примерно один и тот же, так неужто не найдется тем для разговоров?
Понарассказал про йокогамские чудеса (благо Эцуко в гайдзинском городе еще не бывала). Приврал, конечно, но это чтоб интересней было. Потихоньку вывернул на диковинные постельные обыкновения гайдзинов. У девушки глазки заблестели, ротик приоткрылся. Ага! Хоть она и синоби, а кровь-то живая.
Здесь он окончательно уверился в успехе и перешел к предпоследней стадии – начал выспрашивать, правда ли, что женщины-итиноку вправе свободно распоряжаться своим телом и что самого понятия измены мужу или жениху у них не существует?
– Разве может изменить какая-то ямка в теле? Изменить может только душа, а душа у нас верная, – гордо ответила Эцуко, умница.
Ее душа Масе была совершенно ни к чему, вполне хватило бы и ямки. Он немножко поканючил, что никогда еще не обнимал девушку – очень уж застенчив и неуверен в себе.
– В полночь приходи к расщелине, – шепнула Эцуко. – Я тебя, так и быть, обниму.
– Это будет милосердный поступок, – кротко молвил он и заморгал часто-часто – от растроганности.
Место для свидания было выбрано отменное, надо отдать девушке должное. Ночью тут ни души, до ближайшего дома добрые сто шагов. Дозорных в Какусимуре не выставляли – зачем? На той стороне расщелины под землей «поющие доски»: если кто наступит, начинает ухать филин, далеко слышно. В тот- то раз, когда с господином лезли по веревке, и знать не знали, что деревня готова к встрече гостей.
С Эцуко произошло всё быстро, даже слишком. Изображать неопытного мальчика, чтоб посильней ее распалить, не понадобилось. Так налетела из кустов – прямо с ног сшибла, и минуту спустя уже охала, сопела и вскрикивала, подпрыгивая на Масе, как кошка, дерущая когтями собаку.
Ничего такого особенного в итиноку не оказалось – девчонка как девчонка. Только ляжки каменные – сдавила так, что на бедрах, похоже, останутся синяки. А выдумки никакой. Нацуко, и та будет поинтересней.
Эцуко счастливым голосом лепетала что-то, гладила Масу по ежику волос, ластилась, а он не мог скрыть разочарования.
– Тебе не понравилось? – упавшим голосом спросила она. – Я знаю, я не училась... Дзёнин сказал: «Тебе не нужно». Зато знаешь, как здорово я карабкаюсь по деревьям? Как настоящая обезьяна, Показать?
– Ну покажи, – вяло разрешил Маса.
Эцуко вскочила, подбежала к мертвой сосне и, с невообразимой скоростью перебирая руками и ногами, полезла по обугленному стволу.
Масе в голову пришла поэтическая мысль: живое белое на мертвом черном. Он даже подумал, не сочинить ли хокку про голую девушку на сгоревшей сосне. Уже и первые две строчки сложились – пять слогов и семь:
Что дальше-то? «Девушка на ней»? Слишком в лоб. «Взлетела вверх любовь»? Это шесть слогов, а нужно пять.
В поисках вдохновения он перекатился поближе к сосне – вставать было лень.
Вдруг сверху донесся странный, чмокающий звук. С тихим стоном Эцуко сорвалась с дерева, упала наземь в двух шагах от Масы. Окоченев от ужаса, он увидел, что на белой спине, из-под левой лопатки торчит толстая оперенная стрела.
Хотел кинуться к ней, посмотреть, жива ли.
Эцуко была жива. Не переворачиваясь и не поднимая головы, она пнула Масу ногой, так что он кубарем отлетел в сторону.
– Беги... – донесся сдавленный шепот.
Но Маса не побежал – ноги дрожали так, что вряд ли сумели бы удержать тяжесть тела.
Ночь наполнилась шорохами.
На темном краю расщелины возникли пятна – одно, второе, третье. С того места, где у синоби находился потайной подъемник, на кромку обрыва полезли черные люди. Их было много, очень много. Маса смотрел на них, лежа в высокой траве, и не мог пошевелиться, охваченный ужасом.
Один из черных подошел к лежащей ничком Эцуко, ногой перевернул ее на спину. Наклонился, в руке у него сверкнул клинок.
Вдруг девушка приподнялась, раздался хрип, и теперь лежал уже он, а Эцуко стояла с мечом в руке, со всех сторон окруженная таинственными пришельцами. Белая среди черных, пронеслось в голове у Масы.
Звон металла, ругань, вопли, потом белая фигурка исчезла, а люди в черном яростно, с хрустом, рубили что-то лежащее на земле.
Маса явственно услышал девичий голос, выкрикнувший:
– Конгодзё!
Один из убийц подошел совсем близко. Нарвал пучок травы, стал вытирать лезвие. Слышалось шумное, прерывистое дыхание.
Тусклый свет луны на мгновение просочился сквозь неплотную тучу, и Маса разглядел капюшон с дырками вместо глаз, патронташ через плечо, черную куртку.
Люди Дона Цурумаки, вот это кто! По примеру синоби закрыли лица, чтоб не белели в темноте!
Как им удалось миновать «поющие доски»? Неужто прошли подземным ходом? Но кто им его показал?
На четвереньках Маса отполз в чащу, вскочил, побежал.
«Черные куртки» времени зря не тратили. Сзади донеслась приглушенная команда, и палая хвоя заскрипела под быстрыми шагами.
Скорей к домам, поднять тревогу! Люди Дона не станут разбираться, кто синоби, а кто нет, положат всех подряд.
