уберегли от несмываемого позора. За такое у нас принято платить наивысшей признательностью, даже самой жизнью.
– На что мне его жизнь? Скажите ему «не за что» или как там у вас полагается и пускай идет своей дорогой.
– Когда говорят такие слова и с такой искренностью, то потом не идут своей дорогой, – укоризненно сказал Сирота. – Он говорит, что отныне вы его господин. Куда вы – туда и он.
Коротышка низко поклонился и выставил вверх мизинец, что показалось Эрасту Петровичу не очень-то вежливым.
– Ну, что он? – спросил молодой человек, все больше нервничая. – Почему не уходит?
– Он не уйдет. Его оябун погиб, поэтому он решил посвятить свою жизнь служению вам. В доказательство своей искренности предлагает отрезать себе мизинец.
– Да пошел он ко всем ч-чертям! – возмутился Фандорин. – Пусть катится! Вот именно! Так ему и скажите!
Письмоводитель не посмел спорить с раздраженным вице-консулом и начал было переводить, но запнулся.
– По-японски нельзя сказать просто «катись», нужно обязательно пояснить, куда.
Если б не присутствие барышни, Эраст Петрович не поскупился бы на точный адрес, ибо его терпение было на исходе – первый день пребывания в Японии получался чрезмерно утомительным.
– К-колбаской, под горку, – махнул Фандорин рукой в сторону берега.
На лице настырного коротышки мелькнуло недоумение, но сразу же исчезло.
– Касикомаримасита, – кивнул он.
Улегся наземь, оттолкнулся рукой и покатился под откос.
Эраст Петрович сморщился: ведь все бока отобьет о булыжники, болван. Но черт с ним, имелись дела поважнее.
– Скажите, Сирота, можете ли вы порекомендовать надежного доктора, способного произвести вскрытие?
– Надежного? Да, я знаю очень надежного доктора. Его зовут мистер Ланселот Твигс. Он человек искренний.
Странноватая рекомендация для медика, подумал чиновник.
Снизу доносился мерный, постепенно убыстряющийся шорох – это катился колбаской под горку, по булыжной мостовой, погробный должник Фандорина.
Совершенно здоровый покойник
– Ничего не понимаю, – объявил доктор Ланселот Твигс, сдергивая скользкие, в бурых пятнах перчатки и накрывая раскромсанное тело простыней. – Сердце, печень, легкие в полном порядке. В мозгу никаких следов кровоизлияния – зря я пилил черепную коробку. Дай Бог всякому мужчине за пятьдесят пребывать в столь отменном здравии.
Фандорин оглянулся на дверь, за которой под присмотром Сироты осталась Софья Диогеновна. Голос у доктора был громкий, а сообщенные им анатомические подробности могли вызвать у барышни новый взрыв истерических рыданий. Хотя откуда этой простой девушке знать английский?
Вскрытие происходило в спальне. Просто сняли с деревянной кровати тощий матрас, постелили на доски промасленную бумагу, и врач взялся за свое невеселое дело. Вокруг импровизированного анатомического стола горели свечи, Эраст Петрович, взявший на себя роль ассистента, держал фонарь и поворачивал его то так, то этак, в зависимости от указаний оператора. Сам при этом старался смотреть в сторону, чтобы, упаси Боже, не грохнуться в обморок от жуткого зрелища. То есть, когда доктор говорил: «Взгляните-ка, какой великолепный желудок» или «Что за мочевой пузырь! Мне бы такой! Вы только посмотрите!» – Фандорин поворачивался, даже кивал и согласно мычал, но глаза благоразумно держал зажмуренными. Титулярному советнику хватало и запаха. Казалось, эта пытка никогда не кончится.
Доктор был немолод и степенен, но при этом чрезвычайно многословен. Выцветшие голубые глазки светились добродушием. Свое дело выполнял добросовестно, время от времени вытирая рукавом потную плешь, окруженную венчиком рыжеватых волос. Когда же оказалось, что причина смерти капитана Благолепова никак не желает проясняться, Твигс вошел в азарт, и пот полил по лысине в три ручья.
Через час, две минуты и сорок пять секунд (измучившийся Эраст Петрович следил по часам) он наконец капитулировал:
– Вынужден констатировать: совершенно здоровый труп. Это был поистине богатырский организм, особенно если учесть длительное употребление покойником высушенного млечного сока семенных коробочек Papaver somniferum. Ну, разве что в трахее следы въевшихся табачных смол, да небольшое потемнение в легких, вот видите? – (Эраст Петрович, не глядя, сказал «Oh, yes».) – Сердце, как у быка. И вдруг ни с того ни с сего взяло и остановилось. Никогда не видел ничего подобного. Видели бы вы сердце моей бедной Дженни, – вздохнул Твигс. – Мышцы были, как истончившиеся тряпочки. Я когда вскрыл грудную клетку, просто заплакал от жалости. У бедняжки было совсем слабое сердце, вторые роды надорвали его.
Эраст Петрович уже знал, что Дженни – покойная супруга доктора и тот решил собственноручно произвести вскрытие, потому что у обеих дочек тоже слабое сердце, в мать, и необходимо было посмотреть, в чем там дело – подобные болезни часто передаются по наследству. Выяснилось, что имеется средневыраженный пролапс митрального клапана, и, обладая этой важной информацией, доктор смог правильно организовать лечение своих обожаемых малюток. Слушая этот удивительный рассказ, Фандорин не знал, восхищаться ему или ужасаться.
– Вы хорошо проверили шейные позвонки? – уже не в первый раз спросил Эраст Петрович. – Я говорил: его, возможно, ударили в шею, сзади.
– Никакой травмы. Даже синяка нет. Только красное пятнышко чуть ниже основания черепа, словно от легкого ожога. Но этакий пустяк ни в коем случае не мог иметь сколько-нибудь серьезных последствий. Может быть, удара не было?
– Не знаю, – вздохнул молодой человек, уже жалея, что затеял канитель со вскрытием. Мало ли от чего могло остановиться сердце заядлого опиомана?
На стуле висела одежда покойного. Эраст Петрович задумчиво посмотрел на вытертую спину кителя, на латаную рубашку с пристегнутым воротничком – самым что ни на есть дешевым, целлулоидным. И вдруг наклонился.
– Удар не удар, но прикосновение было! – воскликнул он. – Смотрите, вот здесь, отпечатался след п-пальца. Хотя, может быть, это рука самого Благолепова, – тут же сник чиновник. – Пристегивал воротник, да и ухватился...
– Ну, это нетрудно выяснить. – Доктор достал из кармана лупу, присел на корточки возле стула. – Угу. Большой палец правой руки.
– Вы можете так определить на взгляд? – поразился Фандорин.
– Да. Немножко интересовался. Видите ли, мой приятель доктор Генри Фолдс, работающий в одном токийском госпитале, сделал любопытное открытие. Исследуя отпечатки пальцев на древней японской керамике, он обнаружил, что узор на подушечках никогда не повторяется... – Твигс подошел к кровати, взял правую руку покойника, рассмотрел в лупу большой палец. – Нет, это совсем другой палец. Никаких сомнений... Так вот, мистер Фолдс выдвинул любопытную гипотезу, согласно которой...
