– Я читал про отпечатки пальцев, – нетерпеливо перебил Эраст Петрович, – но европейские авторитеты не находят этой идее практического применения. Лучше проверьте, совпадает ли место, где отпечатался палец, с покраснением, про которое вы говорили.
Доктор бесцеремонно приподнял мертвую голову с отпиленной верхушкой, согнулся в три погибели.
– Пожалуй, совпадает. Да только что с того? Прикосновение было, но удара-то не было. Откуда взялся ожог, непонятно, но, уверяю вас, от такой причины еще никто не умирал.
– Ладно, зашивайте, – вздохнул Фандорин, сдаваясь. – Зря я вас обеспокоил.
Пока доктор орудовал иглой, титулярный советник вышел в соседнюю комнату. Софья Диогеновна подалась ему навстречу с таким выражением лица, будто ожидала чудесного известия – мол, батюшка вовсе не умер, это только что научно установил доктор-англичанин.
Покраснев, Фандорин сказал:
– Нужно было м-медицински определить причину смерти. Так положено.
Барышня кивнула, надежда на ее лице померкла.
– И какая оказалась причина? – поинтересовался Сирота.
Эраст Петрович смущенно закашлялся и пробормотал запомнившуюся абракадабру:
– П-пролапс митрального клапана.
Письмоводитель уважительно кивнул, а Софья Диогеновна тихо, безутешно заплакала, будто это известие ее окончательно подкосило.
– А что мне-то теперь, господин вице-консул? – срывающимся голосом спросила она. – Боюсь я тут одна. Ну как Сэмуси нагрянет, за деньгами? Нельзя ли мне у вас в присутствии переночевать? Я бы как- нибудь на стульчиках, а?
– Хорошо, идемте. Что-нибудь п-придумаем.
– Я только вещи соберу.
Барышня выбежала из комнаты.
Наступила тишина. Лишь слышно было, как, насвистывая, работает доктор. Потом что-то шмякнуло об пол, и Твигс выругался: «Damned crown!», из чего Фандорин сдедуктировал, что англосакс уронил крышку черепа.
Эраста Петровича замутило, и, чтоб не услышать еще какой-нибудь пакости, он затеял разговор – спросил, отчего Сирота назвал доктора «искренним человеком».
Тот обрадовался вопросу – похоже, молчание его тоже томило – и с удовольствием принялся рассказывать:
– Это очень красивая история, про нее даже хотели написать пьесу для театра Кабуки. Случилась она пять лет назад, когда Твигс-сэнсэй еще носил траур по своей уважаемой супруге, а его уважаемые дочери были маленькими девочками. В клубе «Юнайтед», играя в карточную игру бридж, сэнсэй поссорился с одним нехорошим человеком, билетером. Билетер приехал в Йокогаму недавно, стал всех обыгрывать в карты, а кто обижался – вызывал на поединок, и уже одного человека застрелил насмерть, а двоих тяжело ранил. Билетеру за это ничего не было, потому что это называется «дуэль».
– А, бретер! – догадался Фандорин, поначалу введенный в заблуждение непредсказуемым чередованием 'р' и 'л' в речи письмоводителя, во всем прочем абсолютно правильной.
– Ну да, билетер, – повторил Сирота. – И вот этот плохой человек вызвал сэнсэя стреляться. Положение у доктора было ужасное. Стрелять он не умел совсем, и билетер наверняка бы его убил, и тогда дочери остались бы круглыми сиротами. Но если бы сэнсэй отказался от дуэли, все от него отвернулись бы, и дочерям было бы стыдно за такого отца. А он очень не хотел, чтобы девочки его стыдились. И тогда мистер Твигс сказал, что принимает вызов, но что ему нужно пять дней отсрочки, чтобы подготовиться к смерти, как подобает джентльмену и христианину. А еще он потребовал от секундантов, чтобы они назначили самую большую дистанцию, какую только разрешает дуэльный кодекс, – целых тридцать шагов. Билетер с презрением согласился, но взамен потребовал, чтобы число выстрелов было не ограничено и чтобы дуэль продолжалась «до результата». Он сказал, что не позволит превращать поединок чести в комедию. Пять дней сэнсэя никто не видел. Стали говорить, что он тайком уплыл на корабле и даже бросил своих дочерей. Но в назначенный день и час он пришел к месту дуэли. Кто был там, говорили, что он был немножко бледный, но очень сосредоточенный. Противников поставили в тридцати шагах друг от друга. Доктор снял сюртук, заткнул уши ватой. А когда секундант махнул платком, он поднял пистолет, тщательно прицелился и попал билетеру точно в середину лба.
– Да что вы! – воскликнул Эраст Петрович. – Вот это удача! Поистине Твигса Всевышний пожалел!
– Все в Сеттльменте тоже так думали. Но вскоре открылось, в чем дело. Управляющий стрелковым клубом рассказал, что мистер Твигс все пять дней провел в тире. Вместо того чтобы молиться и писать завещание, он учился стрелять из дуэльного пистолета, причем именно с расстояния в тридцать шагов. Сэнсэй немножко оглох, но научился без промаха попадать в середину мишени. Еще бы, ведь он израсходовал несколько тысяч зарядов. Всякий на его месте добился бы того же.
– Ах, какой молодец!
– Некоторые говорили, как вы. Но другие возмущались и ругали доктора за то, что это была unfair play[8]. Один молокосос, лейтенант французской морской пехоты, напился пьяный и стал при всех издеваться над доктором за трусость. Сэнсэй тяжело вздохнул и сказал: «Вы очень молодой и еще не понимаете, что такое ответственность. Но если вы считаете меня трусом, я согласен с вами стреляться на тех же условиях» – и при этом так внимательно посмотрел морокососу в середину лба, что тот сразу стал совсем трезвый и извинился. Вот какой человек доктор Твигс! – с восхищением закончил Сирота. – Искренний человек!
– Как Пушкин и фельдмаршал Сайго? – невольно улыбнулся Эраст Петрович.
Письмоводитель торжественно кивнул.
Да, признаться, и Фандорин взглянул на вышедшего из спальни доктора иными глазами. Отметил в его внешности некоторые черты, не бросающиеся в глаза при поверхностном взгляде: твердую линию подбородка, неколебимую массивность лба. Очень интересный экземпляр.
– Зашит, заштопан, в наилучшем виде, – объявил доктор. – С вас, мистер Фандорин, гинея и два шиллинга. И еще шесть пенсов за место в морге. Лед в Йокогаме дорог.
Когда Сирота отправился за тележкой для перевозки тела, Твигс взял Эраста Петровича двумя пальцами за пуговицу и с загадочным видом произнес:
– Я тут думал об отпечатке пальца и красном пятнышке... Скажите, господин вице-консул, случалось ли вам слышать об искусстве дим-мак?
– П-простите?
– Не случалось, – констатировал доктор. – И это неудивительно. О дим-мак мало что известно. Возможно, это вообще выдумки...
– Да что это такое – «дим-мак»?
– Китайское искусство Отсроченного Убийства.
Эраст Петрович вздрогнул и посмотрел на Твигса в упор – не шутит ли.
– Как это?
– Подробности мне неизвестны, но я читал, что есть люди, умеющие убивать и врачевать одним прикосновением. Вроде бы они умеют концентрировать некую энергию, собирать ее в пучок и воздействовать этим пучком на определенные точки тела. Про иглоукалывание-то вы слышали?
– Да, слышал.
– Судя по всему, дим-мак оперирует теми же анатомическими знаниями, но использует не иглу, а обычное прикосновение. Я читал, что владеющий этим таинственным искусством способен вызвать острый приступ боли, или, наоборот, сделать человека совершенно нечувствительным к боли, или временно парализовать его, или усыпить, или убить... Причем не обязательно в момент прикосновения, а с отсрочкой.
– Я вас не понимаю! – воскликнул Фандорин, слушавший доктора с всё возрастающим недоумением.
– Я сам не понимаю. Это похоже на сказку... Но мне вспомнилась прочитанная история: как мастер
