На усталом лице министра появилось выражение досады. Он резко ответил что-то. Суга снова закланялся, еще напористей.
– Что там? – вполголоса спросил Бухарцев, очевидно, не знающий японского.
– Не соглашается на охрану, а Суга настаивает, – тихо перевел Доронин и, кашлянув, заговорил по-английски. – Ваше превосходительство, осмелюсь заметить, вы ведете себя по-ребячески. В конце концов, дело ведь даже не в вашей жизни, а в будущем страны, которую его величество император вверил вашему управлению. И потом, охрана – мера временная. Я уверен, что ваша полиция постарается скорее найти заговорщиков. А я как консул, со своей стороны, создам следственную группу в Йокогаме – нет-нет, разумеется, не в связи с предполагаемым покушением на ваше превосходительство (это было бы вмешательством во внутрияпонские дела), а в связи с подозрительными обстоятельствами кончины российского подданного.
– А я придам в помощь консульской группе самого толкового из своих людей, который обеспечит вам содействие японских властей, – тоже по-английски подхватил Суга. – Клянусь, ваше превосходительство, полицейская охрана будет докучать вам недолго. Злодеи будут схвачены в считанные дни.
– Хорошо, – нехотя согласился Окубо. – Три дня я потерплю.
– Трех дней может не хватить, – заявил вдруг Фандорин из-за спин государственных людей. – Неделя.
Бухарцев в ужасе оглянулся на нарушителя этикета, Суга с Дорониным тоже замерли, очевидно боясь, что министр взорвется и пошлет их к черту вместе с охраной.
Но Окубо внимательно посмотрел на Эраста Петровича и сказал:
– Вы – тот человек, кому поручено возглавить следствие? Хорошо, даю вам неделю. Но ни одного дня больше. Я не могу допустить, чтобы какие-то сумасброды стесняли свободу моих передвижений. А теперь, господа, прошу извинить – мне нужно побеседовать с британским консулом.
Он кивнул и удалился.
– Это он нарочно, – с кислой миной произнес Бухарцев по-русски. – Для восстановления баланса. Статьи в «Таймс» не будет.
Но его заглушил Суга.
– Мистер Фандорин, вы молодец! Я никогда бы не осмелился разговаривать с его превосходительством в таком тоне. Целая неделя – это замечательно! Значит, господин министр отлично понял всю серьезность угрозы. Прежде он никогда не соглашался на телохранителей. Он верит в судьбу. Часто повторяет: «Если я еще нужен моей стране, ничего со мною не случится. А если больше не нужен – туда мне и дорога».
– Как мы организуем расследование, господин генерал? – деловито осведомился Бухарцев. – Кого из ваших помощников вы присоедините к консульской группе?
Вице-интендант, однако, обратился не к морскому агенту, а к Фандорину:
– Ваш начальник сказал, что вы прежде работали в полиции. Это очень хорошо. Я дам вам не чиновника из управления, а кого-нибудь из инспекторов – разумеется, говорящего по-английски и хорошо знающего Йокогаму. Но я должен вас предупредить: японская полиция мало похожа на другие полиции мира. Наши люди исполнительны, но у них мало инициативы – ведь все они в недавнем прошлом были самураями, а самурая с детства приучали не рассуждать, но повиноваться. Многие слишком придерживаются старых обычаев и никак не хотят привыкать к огнестрельному оружию. Стреляют из рук вон плохо. Но ничего, пусть мой материал плохо обработан, зато это чистое золото, притом высокой пробы! – Суга говорил быстро, энергично, помогая себе взмахами кулака. – Да, моим самураям пока далеко до британских констеблей и французских ажанов по части полицейской подготовки, но зато они не берут мзды, усердны и готовы учиться. Дайте срок, и мы создадим лучшую полицию в мире!
И эта страстная речь, и сам вице-интендант Фандорину очень понравились. Вот если бы нашей полицией руководили такие энтузиасты, а не надутые господа из Департамента полиции, думал титулярный советник. Особенно же поразило его, что полицейские не берут взяток. Возможно ли это, или японский генерал витает в облаках?
Обсуждению деталей будущего сотрудничества помешало нежданное происшествие.
– И-и-и-и! – раздался вдруг многоголосый женский визг, и такой отчаянный, что собеседники в изумлении обернулись.
Через зал несся Дон Цурумаки.
– Сюрприз! – с хохотом орал Дон, показывая на портьеру, которой была закрыта одна из стен. Визг доносился именно оттуда.
Дирижер залихватски взмахнул палочкой, пожарные грянули разухабистый мотивчик, и занавес распахнулся, открыв шеренгу девиц в газовых юбках. Это были японки, но командовала ими рыжая долговязая француженка.
– Mes poules, allez-op![12] – крикнула она, и шеренга, задрав юбки, дружно вскинула ноги кверху.
– Канкан! – зашумели гости. – Настоящий канкан!
Танцовщицы задирали ноги не так уж высоко, да и сами конечности, пожалуй, были коротковаты, но зрители всё равно пришли в совершенный восторг. Должно быть, в Японии знаменитый парижский аттракцион был в диковину – сюрприз явно удался.
Эраст Петрович видел, как завороженно уставилась на канкан Обаяси – вся порозовела, прикрыла рот ладонью. Прочие дамы тоже смотрели на сцену во все глаза.
Титулярный советник поискал взглядом О-Юми.
Она стояла со своим британцем, отмахивала бешеный такт веером и чуть поводила точеной головкой, жадно следя за движениями танцовщиц. Внезапно она проделала штуку, которую вряд ли кто- нибудь кроме Фандорина мог увидеть – все были слишком поглощены канканом. О-Юми приподняла подол и выбросила вверх ногу в шелковом чулке – очень высоко, выше головы, куда там танцовщицам. Ножка была длинной и стройной, а движение настолько стремительным, что со ступни слетела серебряная туфелька. Исполнив посверкивающее сальто в воздухе, этот эфемерный предмет стал падать и был ловко подхвачен Булкоксом. Англичанин и его подруга засмеялись, потом «достопочтенный» опустился на колено, взял необутую ножку, чуть дольше необходимого придержал узкую щиколотку и водворил туфельку на место.
Пронзенный острым, болезненным чувством, Эраст Петрович отвел глаза в сторону.
Первый луч солнца
Глубокой ночью, на исходе всё того же бесконечно долгого дня, Эраст Петрович сидел в кабинете у начальника муниципальной полиции. Ждали третьего члена следственной группы, туземного инспектора. Пока же пили крепкий черный кофе и понемногу приглядывались друг к другу.
Сержант Уолтер Локстон в не столь отдаленном прошлом служил блюстителем законности в каком-то скотоводческом городке на американском Диком Западе и сохранил все повадки этого нецивилизованного края.
Он сидел, закинув ноги на стол, и раскачивался на стуле; форменное кепи было сдвинуто чуть не до кончика носа, на манер ковбойской шляпы, в углу рта торчала потухшая сигара, а на поясе у сержанта висело два здоровенных револьвера.
