физиогномистике вице-консул. Мастер нинсо, несомненно, увидел бы куда больше, но и этого было довольно, чтобы сказать: молодой венценосец далеко пойдет.
– Я свою половину закончил, – объявил Асагава. – Ничего.
– Желаете поменяться? Извольте.
Фандорин вышел на середину комнаты, сел на стол для совещаний, поболтал ногой. Четверть первого.
Архив – это то, что бывает нужно часто. Вероятнее всего, одно из двух: или рычаг в пределах досягаемости и его можно повернуть, не вставая из-за письменного стола; либо же, наоборот, рычаг расположен непосредственно у входа в секретный отсек. На столе Асагава всё осмотрел самым тщательным образом. Стало быть, второе.
Стен, в которых может быть спрятан тайник, две. Та, за которой приемная, и внешняя отпадают.
Фандорин прошелся взад-вперед, присматриваясь.
Стенные часы пробили один раз.
– Двигали? – показал на них титулярный советник.
– Конечно. – Асагава вытер со лба пот. – Я поделил комнату на квадраты, стараюсь ничего не упустить.
Да, в часах рычага быть не может, размышлял Фандорин. Станет уборщик вытирать пыль, заденет. Или часовщик, отвечающий за завод и корректировку...
– У меня квадраты кончились, – упавшим голосом сообщил инспектор. – Что делать? Попробую еще раз...
Час сорок две. Где же может быть рычаг? Под обоями и плинтусами нет. В книжном шкафу тоже. Картины Асагава тоже приподнимал... Внезапно Эраст Петрович замер.
– Скажите, вы портрет императора трогали?
– Что вы! Как можно? – Инспектор даже вздрогнул от столь кощунственного предположения.
– Но ведь пыль с него кто-то стирает?
– Эту священную обязанность может исполнять только хозяин кабинета, со всей подобающей почтительностью. У меня в участке никто не посмел бы касаться руками августейшего портрета, что висит над моим столом. Пыль с лика государя вытирают утром, едва придя на службу. Особой шелковой тряпицей, предварительно поклонившись.
– Понятно. Ну так я покажу вам, как открывается т-тайник.
Титулярный советник взял стул, поднес к стене, влез, уверенно взялся за портрет руками. Асагава охнул.
– Вот так, – промурлыкал Эраст Петрович, качнув раму влево. Ничего не произошло. – Ну, тогда вот так.
Качнул вправо – опять ничего. Фандорин потянул портрет на себя. Дернул кверху, книзу. Наконец, вообще перевернул вверх ногами. Бедный инспектор только постанывал.
– Черт! Неужели ошибся?
Эраст Петрович снял императора, постучал по стене. Звук был глухой.
В сердцах привесил портрет обратно – тот эпатированно закачался.
Молодому человеку сделалось стыдно. Не за ошибку, а за то, с какой снисходительной величавостью он давеча протянул свое «поня-ятно». Луч фонарика скользнул по обоям, осветил сверху поперечную перекладину распятья.
У титулярного советника перехватило дыхание.
– Скажите, а кто протирает к-крест? Тоже хозяин кабинета?
Фандорин соскочил на пол, передвинул стул поближе к распятью. Снова вскарабкался.
– Конечно. Уборщик не посмел бы. Он знает, что это священный для вашей религии предмет.
– Угу. Оно и видно...
Символ христианской религии явно пользовался у интенданта меньшим почтением, чем портрет императора Муцухито – на черном дереве скопился тонкий слой пыли.
Эраст Петрович попробовал сдвинуть распятье с места – не вышло. Посветив получше, увидел, что крест не привешен и не вбит, а как бы немного утоплен в стене. Странно! Значит, для него сделана специальная выемка?
Попытался вытянуть. Не удалось. Тогда нажал.
Распятье с едва слышным щелчком ушло в обои глубже, теперь его края торчали не более, чем на дюйм.
Секунду спустя раздался мелодичный лязг, и часть стены проворно отъехала, почти отпрыгнула в сторону, за книжные полки. Открылся темный прямоугольник чуть ниже человеческого роста.
– Есть! Тайник! – крикнул Асагава и испуганно оглянулся на дверь приемной – не громко ли.
Фандорин же механически взглянул на часы: без двух минут два.
Инспектор прочувствованно, чуть не со слезами, произнес:
– Ах, что бы я без вас делал! – И, пригнувшись, нырнул в дыру.
Вице-консула же заинтересовало устройство тайника – в разрезе оно было хорошо видно: под слоем штукатурки дубовая доска, потом пробка. Вот почему простукивание ничего не дало. Рычаг высвобождает мощные стальные пружины, этим объясняется «прыгучесть» перегородки. Интересно, захлопывается она столь же стремительно или нужно прилагать усилие?
Удовлетворив техническое любопытство, Эраст Петрович последовал за сообщником.
Хранилище секретов представляло собой узкую, но довольно длинную, шагов в десять, комнатку, всю стену которой занимал стеллаж. На деревянных полках стояли обычные канцелярские папки разной толщины. Асагава брал их одну за другой, восклицал что-то по-японски и клал обратно. Вице-консул тоже взял одну, потолще. На обложке были выведены иероглифы. Два первых были легкие, Эраст Петрович их узнал: «Восточная столица», то есть «Токио», но дальше шла какая-то тарабарщина.
– Что тут написано?
– «Токийское губернское управление», – мельком глянул Асагава. – Это что! Тут есть министры, члены Государственного Совета, даже – вы не поверите – члены императорской фамилии! У этого человека нет ничего святого!
Он заглянул в тоненькую папочку, стоявшую отдельно, и вдруг покачнулся.
– Ее величество! Да как он посмел? За одно это Сугу нужно предать смерти!
– И что там у него про императрицу? – полюбопытствовал Фандорин, заглядывая через плечо японца.
Ничего интересного на листке не увидел – какая-то записка все теми же иероглифическими каракулями, но инспектор невежливо оттолкнул Эраста Петровича локтем.
– Сам не прочел и вам не дам! Какая гнусность!
Трясущимися пальцами он изорвал в мелкие клочки записку и еще несколько бумажек, хранившихся в папке.
– Послушайте, две минуты третьего, – показал ему часы титулярный советник. – Мы не за этим сюда пришли. Где папка с заговорщиками?
По причине иероглифической неграмотности занять себя Эрасту Петровичу было нечем. Пока Асагава рылся на полках, молодой человек посветил фонариком во все стороны. Ничего интересного не обнаружил. Похоже, внутри тайника рычага не было, он открывался и закрывался только снаружи. Под потолком торчали газовые рожки – очевидно, из кабинета можно было зажечь освещение, но нужды в том не было, вполне хватало лампы и фонарика.
– Есть! – выдохнул инспектор. – На корешке написано «Окубо». – Лихорадочно зашелестел листками. – Вот мои пропавшие донесения, все три! А это рапорт начальника полиции из города Кагосима. Он докладывает, что, по агентурным сведениям, в Токио отправился мастер фехтования Икэмура Хёскэ с двумя учениками. Приметы; сорок пять лет, шрам слева на шее и у виска, левая рука скрючена. Прозвище – Камиясури, Наждак, потому что рукоятку меча он оборачивает наждаковой бумагой – правая ладонь у него крепче железа. Это он, Сухорукий! Погодите, погодите, тут еще... – Асагава вынул один за другим три листка, исписанные тушью странного бурого цвета. – Это присяга. Написано кровью. «Мы,
