Командир из него и в самом деле был превосходный. Раз в полчаса он объезжал караван, проверял, не захромали ли мулы, не отвязалась ли поклажа, балагурил с бойцами, и колонна сразу начинала двигаться веселей, энергичней.
К удивлению Фандорина, шли без привала. Педали он крутил экономно, подлаживаясь к пешим, однако верст через двадцать начал уставать, а «черные куртки» не проявляли каких-либо признаков утомления.
Обед продолжался четверть часа. Все, в том числе и Камата, проглотили по два рисовых колобка, выпили воды и снова построились. Эраст Петрович, который едва успел разложить на салфетке сандвичи, приготовленные заботливой Обаяси-сан, был вынужден жевать на ходу, догоняя отряд. Сзади, ворча, тянул своего росинанта Маса.
В пятом часу пополудни, отмахав верст тридцать, свернули с тракта на узкий проселок. Места тут были совсем дикие, во всяком случае, нога европейца сюда явно не ступала. Никаких примет западной цивилизации в маленьких, убогих деревеньках глаз Фандорина не обнаруживал. Ребятишки и взрослые, разинув рты, пялились не только на велосипед, но и на круглоглазого, диковинно одетого человека. И это всего в нескольких часах езды от Йокогамы! Лишь теперь титулярный советник начал осознавать, как тонок лак модернизации, которым властители наскоро покрыли фасад древней империи.
Несколько раз встретились коровы – в цветных фартуках с нарисованными драконами, в соломенных лаптях поверх копыт. Деревенские использовали столь импозантно разряженных буренок в качестве вьючной и тягловой скотины. Титулярный советник спросил у Каматы, и тот подтвердил: глупые крестьяне мяса не едят и молока не пьют, потому что они тут совсем еще дикие, но ничего, скоро и к ним придет демократия.
На ночлег остановились в довольно большой деревне, расположенной на самом краю долины, – дальше начинались горы. Староста разместил «артель» в общинном доме – «рабочих» во дворе, «мастера» и «инженера» внутри. Соломенный пол, никакой мебели, дырявые стены из бумаги. Это, значит, и был хотэру, про который говорил утром Камата. Из других постояльцев там был лишь бродячий монах с посохом и котомкой для подаяний, но он держался поодаль и всё время отворачивался – не желал осквернять взор видом «волосатого варвара».
Фандорину вздумалось пройтись по деревне, но жители вели себя не лучше бонзы – дети с криком разбегались, женщины визжали, собаки заливались лаем, так что пришлось вернуться. Явился смущенный староста, много кланялся и извинялся, просил гайдзин-сана никуда не ходить.
– Фуру пазанто нева си уайт ман, – перевел Камата, смеясь. – Ю сакасу манки, синку.
Свесив длинные руки и переваливаясь, он заковылял по комнате и при этом хохотал во все горло. Эраст Петрович нескоро понял, в чем дело. Оказалось, что белых в деревне отродясь не видывали, но один из местных жителей много лет назад был в городе и видел в тамошнем цирке страшную дрессированную обезьяну, которая тоже была по-чудному одета. У Фандорина глаза такие же большие и синие, вот невежи и перепугались.
Камата еще долго с удовольствием рассказывал, какие дураки крестьяне. У японцев есть пословица: «Семья остается богатой или бедной не дольше, чем три поколения», и это правда – в городе жизнь устроена так, что богачи через три поколения вырождаются, а бедняки пробиваются наверх, таков закон справедливого Бога. Но в деревнях живут тупицы, которые не могут выбраться из нищеты уже тысячу лет. Когда родители дряхлеют и больше не способны работать, собственные дети относят стариков в горы и оставляют там подыхать – чтоб не тратить зря еду. Учиться новому крестьяне не желают, в армии служить не хотят. Как с таким быдлом строить великую Японию – непонятно. Но если за подряд взялся Цурумаки- доно, построим, никуда не денемся.
В конце концов, устав расшифровывать болтовню собеседника, титулярный советник отправился спать. Почистил зубы порошком «Диамант», умылся в походной ванной, чрезвычайно удобной, только вода сильно пахла резиной. Маса тем временем разложил койку, закрыл ее зеленой сеткой и, отчаянно работая щеками, надул подушку.
«Завтра», сказал себе Фандорин и уснул.
Последние пять ри стоили вчерашних одиннадцати. Дорога сразу же круто забрала вверх, стала петлять между холмами, которые тянулись всё выше и выше к небу. С велосипеда пришлось слезть, катить его за руль, и молодой человек пожалел, что не оставил машину в деревне.
Уже далеко за полдень Камата показал на гору с заснеженной верхушкой:
– Ояма. Теперь вправо-вправо.
Тысячи четыре футов, определил на глаз Фандорин, задрав голову. Не Казбек, конечно, и не Монблан, но возвышенность серьезная, ничего не скажешь.
Место, куда мы идем, немножко в стороне, объяснил командир, который сегодня был сосредоточен и малоразговорчив. Вытягиваемся цепочкой, не шумим.
Шли еще часа два. Перед входом в узкое, но не длинное ущелье Камата спешился и разделил отряд на две части. Большей велел прикрыть головы листьями и ползти через теснину на брюхе. Человек десять оставил на месте с вьючными животными и поклажей.
– Вышка. Смотреть, – коротко пояснил он Эрасту Петровичу, ткнув куда-то вверх.
Очевидно, где-то поблизости был наблюдательный пункт противника.
Двести саженей ущелья титулярный советник преодолел таким же манером, как остальные. Костюм нисколько не пострадал; специально предназначенный для горных прогулок, он был оснащен великолепными наколенниками и налокотниками из чертовой кожи. Сзади пыхтел Маса, ни в какую не согласившийся остаться при муле и велосипеде.
Преодолев опасное место, дальше двигались в полный рост, но держались зарослей, а открытые места обходили. Камата явно знал дорогу – то ли получил точные инструкции, то ли уже бывал здесь раньше.
Не менее часа карабкались по лесистому склону, вдоль каменистого ручья.
На вершине командир махнул рукой, и «черные куртки» обессиленно повалились на землю. Камата жестом поманил Фандорина.
Вдвоем они отошли еще шагов на сто, к голому, поросшему мхом валуну, с которого открывался обзор и на окрестные вершины, и на раскинувшуюся внизу долину.
– Деревня синоби там, – показал Камата на соседнюю гору.
Она была примерно такой же высоты и тоже поросла лесом, но обладала одной интригующей особенностью. Часть верхушки (вероятно, вследствие землетрясения) откололась от массива и покосилась, отделенная от остальной горы глубокой трещиной. С противоположной стороны обрубок заканчивался пропастью – это осыпался склон, не в силах удержать на своей накрененной поверхности толщу земли. Причудливая это была картина: кособокий, зависший над бездной ломоть горы.
Эраст Петрович приник к биноклю, но поначалу никаких признаков человеческого жилья не обнаружил, лишь тесно сомкнувшиеся сосны, да летающие зигзагом стайки птиц. Только к самому краю пропасти прилепилась какая-то постройка. Покрутив колесико, Фандорин увидел деревянный дом, должно быть, изрядного размера; от стены, уходя в никуда, торчало что-то вроде мостика или причала. Но кто будет там, на двухсотсаженной высоте, причаливать?
– Момоти Тамба, – сказал Камата на своем своеобразном английском. – Его дом. Остальные дома снизу не видно.
Сердце титулярного советника сжалось. О-Юми близко! Но как туда попасть?
Он еще раз медленно обшарил всю гору биноклем.
– Не понимаю, как они туда п-попадают...
– Неправильный вопрос. – Командир «черных курток» смотрел не на гору, а на Эраста Петровича. Взгляд у него был одновременно испытующий и недоверчивый. – Правильный вопрос: как мы туда попадем? Я не знаю. Цурумаки-доно сказал, гайдзин придумает. Думайте. Я подожду.
– Нужно подобраться ближе, – сказал Фандорин.
Подобрались. Для этого пришлось подняться на вершину расколотой горы – теперь обрубок был совсем рядом. К отсекшей его расщелине не шли, а ползли, стараясь не высовываться из травы, хотя на той
