Ему — в общем-то, ни в чём не виноватому — тоже прилично досталось. А как иначе — железом-то по живому. В месте удара (метра полтора над землёй) начисто стесало всю кору и основательно растрепало древесину. Рана уже потемнела и покрылась выступившей смолой. Будто слезами её залило.
Я поискал сук, который мог бы пробить в лобовом стекле дыру, но не нашёл. Сосна была строевая, до нижних веток два с лишним метра, ствол прямой, гладкий, экспортного ГОСТа «три двойки». Такая вполне могла бы пойти на грот-мачту бригантины.
«Стало быть, — констатировал я, — дыра образовалась ещё до удара об дерево». После чего коснулся ствола рукой и закрыл глаза. Через несколько секунд ощутил живое тепло.
И боль.
Такую, что тут же отдёрнул руку.
Следов магического видно не было. Никто намеренно не сооружал из злосчастной сосны ловушки для машины. Во всяком случае, я этого не чувствовал. Хотя могло быть и так, что поработал здесь кто-то весьма и весьма Сильный. Если это так, то ощущения, что проведена в отношении Алексея Пущина процедура энвольтования на смерть, и не могло возникнуть. Настоящий мастер следов не оставляет. Ни пятнышка. В этом и заключается высший колдовской пилотаж.
Поднявшись на обочину, я ещё раз осмотрелся.
Пейзажи вокруг — передвижники отдыхают. На этой стороне густой сосновый бор, на той — заливной луг до самой Реки: поповник, клевер, иван-чай, прочее неброское, но пахучее сибирское разнотравье. Там- сям несколько залысин, посреди которых аккуратные стожки. А над всей этой омытой недавним дождём пасторалью — высокое небо в пятнах всклоченных облаков.
К левой кромке луга прижималась осиновая роща. На правом же его краю и чуть ближе, метрах в пятидесяти от дороги, был виден живописный холм, на верхушке которого гнулась на ветру старая, увешенная разноцветными тряпичными лоскутами-лентами, берёза.
«Бурхан!» — обрадовался я.
Как тут не обрадоваться? Коль обитает здесь дух места, он всё, конечно, видел. А раз так, значит, есть — пусть слабый, но всё-таки — шанс узнать, из-за чего же всё-таки произошла авария.
Чуть ли не бегом я направился через дорогу к этому волшебному месту. Вскарабкался на холм и, встав под берёзой, украшенной на манер новогодней ёлки, прислушался к своим ощущениям.
Секунду постоял.
Другую.
Ещё одну
Да, не зря суеверный народ здешнюю берёзку украшал — присутствие Силы чувствовалось. И весьма. Место было энергетически мощным.
Не раз доводилось мне слышать: «Не затыкай ушей и то, что нужно, само подаст голос. Не зажмуривай глаз то, что нужно, само покажется». Порой так оно и происходит. Но это был не тот случай. Я простоял долго, минут десять, старательно сливаясь с физическим слоем тонких вибраций — границей между Пределами и Запредельным. Но как ни старался превратиться в антенный фидер, дух места на ментальный контакт со мной так и не вышел. Не посчитал нужным.
Тогда я сбегал к машине и вернулся с кинжалом, горстью красной гадательной фасоли и аварийным тросом. По виду это самый обыкновенный гибкий трос в стандартной пластиковой оплётке, в действительности — не совсем. Спецзаказ. В стальные вплетена одна золотая жила и две из серебра.
Спустившись на южный склон холма (подальше от глаз случайных свидетелей), я выложил трос кругом, встал в центр, после чего рассыпал перед собой фасоль, скинул куртку и, задрав рукав сорочки, рубанул кинжалом по запястью.
Когда первые чёрные капли упали на бобы, я закрыл глаза, сосредоточился и стал заклинать:
Вроде всё правильно произнёс и с чувством, но только дух не соизволил отреагировать.
Я повторил.
Опять ничего.
Я ещё раз.
И тут он, наконец, подал знак, показал, что услышал: дернулась несколько раз вершина берёзы, задрожали ветки, всколыхнулись тряпицы.
Но и только.
Так старая ленивая собака во сне дёргается, услышав свою кличку: задирает лапу — «тут хозяин почеши», но не просыпается.
Короче говоря, не захотел дух материализоваться, и медиума во мне не признал.
Обидно, но бывает.
Требовался какой-то другой ритуал и более сильное заклинание.
«Возможно, совсем-совсем древний, — подумал я про своенравного духа. Тогда тут нужно нечто специфичное. С этнографическими наворотами. Чтоб пробрало его по-настоящему».
И тут я сразу вспомнил про Альбину Ставискую, про зазнобу мою ненаглядную. Эта ведьма в здешних краях со времён Ермака обретается, оттого все местные ходы-выходы и проходы отлично знает. Ей-то да не ведать про национальные особенности колдовства в Приозёрье. Кому тогда?
Понимал я и другое: ведать-то, она ведает, да только фиг задарма поделится с заповедным, обязательно потребует что-нибудь взамен. И я даже догадывался, что именно. Ожерелье Дракона. Вот что. Давно зарится на эти сто семь потускневших от времени и скуки жемчужин. При каждом удобном случае слёзно клянчит: подари да подари. Оно и понятно, вещь в хозяйстве небесполезная. Одну жемчужину из Ожерелья в яблочном уксусе раствори, выпей в ночь на Ивана Купала — и тридцать лет жизни с плеч долой. Как тут не позариться? Помолодеть хочется любой женщине, даже ведьме. Ведьме, быть может, особенно хочется. Не про внешний облик тут разговор (ведьме молодухой прикинуться раз плюнуть), а про остроту восприятия жизни, про вкус к ней, про азарт.
Никаким сомнений не было, что за возможность помолодеть душой Альбина мне выложит, что угодно. Но только не мог я так бездарно распорядиться Ожерельем, которое получил в наследство от предыдущего хранителя Вещи Без Названия достопочтенного Вахма-Пишрра-Экъхольга.
Дело в том, что я это волшебное украшение собираюсь подарить собственной дочери, для неё и берегу. И не важно, что у меня пока нет дочери. Это совсем не важно. Рано или поздно появится. Дело времени и веры.
Короче говоря, вариант с Ожерельем, как изначально неприемлемый, я сразу отбросил, и всю дорогу до города искал слова, с помощью которых можно было бы Альбину уговорить. Но не нашёл я таких слов. Нельзя найти то, чего нет.
Силой выбить заклинание я тоже не мог. Не потому что пацифист. Вот уж что нет, то нет. Просто не было у меня на ту минуту необходимой для этого Силы.
Получался тупик: по-хорошему — бесперспективно, по-плохому — невыполнимо.
Но нет таких тупиков, из которых дракон не нашёл бы выхода.
Реально оценив положение, я решил разбудить в себе природное коварство.
Решил и разбудил.
Поначалу вознамерился запугать Альбину намёком на звёздное дерби. Дескать, не расколешься — оседлаю и заезжу до смерти в ночь Силуяна, когда потянет тебя, как ту панночку, на кражу коровьего молока. Но затем эту идею, основанную на отсроченном воздействии с неясным исходом, откинул, и подумал о штуке более надёжной. О банальном шантаже.
