— Ну, и отлично. Скоро встретитесь, не долго уже осталось. Совсем чуть-чуть.
— Да-а-а уж, встретимся.
— Что-то не так?
Он помолчал, потом тяжело вздохнул и начал плакаться:
— Понимаешь, Егор Владимирович, только представлю, как всё оно случится, так просто выворачивает всего наизнанку. Тяжко… Ну сам посуди. Прихожу, звоню, Люся открывает и… Что скажу? Как объясню? Восемь же лет…
Я пожал плечами:
— Объяснишь как-нибудь. Не мальчик.
— Не простит.
— Куда денется, простит. Ну, а не простит, новую жизнь начнёшь.
— Какую?
— Человеческую. Какую же ещё.
— Не знаю. Ох, не знаю. А потом, знаешь что, Егор Владимирович…
— Что?
— Как буду жить обычной жизнью, зная, что мир не такой, каким его видят нормальные люди? Это же невозможно жить так, будто ничего не знаешь.
— Первое время будет, конечно, трудновато. А потом привыкнешь, и будешь всё случившееся вспоминать как жуткий сон. А воспоминание о сне это, доложу я тебе, Пётр Романович, совсем не то, что воспоминание о чём-то реальном. Это терпимо. Это укладывается в голове. Легко укладывается.
— Не знаю… Ох, не знаю
— А есть иные варианты? — спросил я его в лоб.
— Думаю, может, ну его всё нафиг, — выдержав паузу, вдруг огорошил он меня. — Думаю, может, мне и дальше вот так вот, верблюдом. А, Егор Владимирович? Как мыслишь?
— Поздно. Машина закрутилось.
— Ну, не знаю…
«И на кой мне нужен весь этот геморрой?» — подумал я, начиная всерьёз заводиться. Хотел пнуть впавшего в сомнения верблюда пыром в плешивый бок и сказать что-нибудь увесистое для приведения в чувства, но сдержался.
— Ладно, Пётр Романович, пора мне.
— Бывай.
— Новости будут, дам знать.
— Угу.
Энтузиазма в его зверином бормотании было ноль, и тут я всё-таки не выдержал, сорвался:
— Знаешь, Пётр Романович, что я скажу? Хорошо устроился вот, что я тебе скажу. Прикинулся верблюдом, лежишь тут на солнышке, овёс жрёшь, пиво пьёшь, и ни хрена не делаешь. Ма-ла-дец!
— Я не прикидывался, — вставил он. Хотел ещё что-то сказать, но не успел.
— Ты мужик или не мужик? — спросил я, пытаясь взять его на «слабо». И сам же ответил, подпустив в голос металла: — Думаю, мужик. А раз мужик, должен в первую очередь думать о других, а не о себе родном. О себе родном печалиться настоящему мужику вообще негоже. Последнее дело мужику о себе печалиться. У тебя, Пётр Романович, между прочим, жена есть, дочь, внучка, наконец, и ты за них за всех в ответе. Или мыслишь по-другому? Может, у тебя понятия стали кривыми под стать спине?
— Да нет, — пролепетал Пётр Романович.
— А раз нет, нечего слюни распускать. Уяснил?
— Уяснил.
— То-то же. И учти — я с тебя просто так не слезу. Я из тебя урюка сделаю человека.
Он глянул на меня огромными, влажными от слёз глазами и сразу отвернулся. Я надеялся, что он устыдился. Очень я на это надеялся.
В этот момент к нам подошёл фотограф, встал у меня за спиной и, похлопав по плечу, спросил:
— Ты это, мужик, чо?
В его голосе прозвучало непритворное удивление.
«Неужели, есть что-то странное в разговоре человека с верблюдом?» — подумал я.
Не знаю.
По мне, так ничего.
Интересно, а что было бы, если бы мне пришла в голову идея сказать правду? Как бы отреагировал фотограф, услышав от меня, что я не человек, а дракон, а верблюд не верблюд, а человек? Сдал бы меня в психушку, услышав правду? Или нет?
Надо как-нибудь попробовать.
Потом.
Наводить на дядьку морок я в этот раз не стал — Силы не было. Медленно развернулся и поинтересовался в ответ на его недоумённое «чо»:
— А ты чо?
— Да ни чо, — пожал плечами он.
— Вот и я ни чо.
Сунув ему три сотни на корм животным, я двинул навстречу Кике, который как раз в эту секунду вышел из-за газетного киоска.
Когда устроились на лавке, Кика (который по-прежнему походил фигурой на снеговика, а лицом — на Пола Маккарти, сделавшего подтяжку) распаковал ноутбук и показал мне две серии фотографий. Первая являлась подробным отчётом о походе некоего молодого человека спортивного телосложения в букмекерскую контору, что расположена под южной трибуной стадиона «Труд». Вторая серия снимков свидетельствовала о том, что в тот же самый день, но чуть позже, спортивный юноша посетил ещё одну букмекерскую контору. Ту, которая расположена напротив Дома офицеров.
— Это не Альбина, — внимательно и с интересом просмотрев все фотографии, сказал я.
— Справедливо подмечено, старичок, — усмехнулся Кика.
— Кто это?
— Миша Полуянов. Её племянник.
— Мишка! — не поверил я. — Он же ещё совсем недавно под стол пешком Как вырос-то пострелец!
Кика кивнул:
— Вырос. И уже на подхвате у тётки. Альбина втихую вытягивает завтрашние результаты через Шар Фатума, а Мишка ставки делает. И что не ставка, то выигрыш. Такой вот семейный подряд.
— Что — по крупному ставят?
— Да не так, чтобы… Но регулярно. Нехилые суммы набегают
— Ах, Альбина, Альбина, Альбина, — давался диву я. — И ведь не боится, чертова баба, что молотобойцы на кукан насадят.
— А чего ей бояться? — пожал плечами Кика. — Не сама же бегает. Ты думаешь, местный Патруль контролирует ведьм и колдунов по графе «родня близкая-дальняя»?
— Я бы на их месте контролировал.
— Брось. Никакого штата не хватит.
— Возможно… Слушай, а ты-то какого чёрта за ним охотился?
— Пустой вопрос. Ты знаешь, старичок, кто такой Миша Полуянов?
— Племянник Альбины.
— А по жизни?
— Не в курсах, — признался я.
Кика усмехнулся.
— Отсталый ты, старичок, чело… дракон. Миша Полуянов — это же сейчас самый актуальный в городе шоумен. — Эгрегор стал загибать пальцы. — Две свои передачи на телевидении, одна на радио, презентации ведёт, концерты, корпоративные вечеринки, VIP-юбилеи и прочие потные безобразия. Майк Полуянов, чтоб ты знал, — самая яркая персона местной золотой тусовки. Понятно?
