беспечностью пялился по сторонам и глуповато лыбился.
Гадалка клюнула.
— Ай, молодой красивый, дай погадаю, — затрещала она, ухватившись за рукав. — Всю правду скажу-расскажу, ничего не утаю.
Я остановился, широко улыбнулся и спросил:
— Умеешь, что ли?
— Ай, как не уметь, дорогой. Дай денежку, скажу, что было, что будет, как дело повернётся.
Я сунул ей сотку. Цыганка спрятала банкноту в складках многочисленных юбок и попросила:
— Дай руку, яхонтовый.
— Золотой, — поправил я, но руку протянул.
Взглянув на мою ладонь, гадалка вскрикнула от страха и даже попятилась. Ещё бы. Линии моей судьбы шли из ниоткуда и терялись в бездне.
Я сжал смуглую руку у запястья, с силой потянул к себе и, когда лицо перепуганной женщины оказалось возле моего, тихо сказал на языке вольного народа:
— На дар, румны.
Она удивлённо вскинула брови, но совету ничего не бояться вняла. А чуть успокоившись, сама поинтересовалась подрагивающим голосом, чего бес от неё хочет:
— Со ту камэс, бэнг?
— Сумнакай, ченя дрэ кана, ловэ, — перечислил я.
— Какое золото, какие серьги, какие деньги?! — заохала она, перейдя с цыганского на русский.
И я тоже перешёл:
— Ты полтора часа назад гадала девушке. Светлой такой. Было? Не было?
Видимо, моё шипение внушало ужас, поскольку уже в следующую секунду гадалка во всём созналась и незамедлительно вернула добычу. Всё вернула. Даже брошенный в траву газона спичечный коробок и тот нашла.
— Лера, когда на улице цыганка у тебя что-нибудь спрашивает, беги от неё, — поучал я, заводя двигатель. — А не можешь бежать, отвечай на каком-нибудь иноземном.
— На каком именно? — уточнила девушка.
— Какой лучше знаешь?
— Английский.
— Вот на нём и отвечай.
— А что отвечать?
Похоже, моя помощница ещё не совсем вышла из состояния гипноза, и дружбу со своей головой восстановила не до конца. Но я и не думал потешаться, объяснил, как доктор пациенту — неторопливо и внятно:
— Отвечать, Лера, можно, что угодно. Что в голову придёт, то и выдавай на-гора.
— Я, шеф, экспромтом не могу. Я блондинка. Мне нужно заранее текст подготовить.
— Ну и подготовь.
— А например?
— Не знаю… — Я посмотрел на магнитолу, которая в ту минуту передавала на стереоколонки песню группы «Орлы», и предложил: — Ну, например, зазывай в следующий раз приставшую цыганку в отель «Калифорния».
— Вот это вот? Welcome to the Hotel «California»? Да?
— Именно. Such a lovely place, such a lovely face. Она тебе такая: «Ай, красавица, дай погадаю», а ты ей по-английски: «Тюрьма по тебе плачет, тётя».
— Какая тюрьма? — не поняла Лера.
Я сначала аккуратно повернул, разогнав сигналом лезущих под колёса смельчаков, с Декабрьских Событий на Карла Маркса и только потом растолковал:
— «Отелем „Калифорния“» называют Лос-Анджелесскую городскую тюрьму.
— Да вы что?!
— Точно.
— Не знала.
— Теперь знаешь. Ладно, всё об этом. Расскажи лучше, что тебе в музее сказали?
— Ага, сейчас.
«Сейчас» растянулась на целую минуту.
Лера вытащила помаду, поправила, заглядывая в зеркальце заднего вида, линию губ, закинула помаду в сумочку, ещё раз осмотрела себя в зеркале и только после всех этих манипуляций стала, наконец, докладывать:
— Меня, шеф, там к одному дядечке послали, он у них что-то вроде научного консультанта. Так вот он сказал, что этот кулон — нагрудный знак старшего кхама рода.
— Старшего? — не поверил я.
— Ну, да, старшего, — подтвердила Лера. — Главный шаман-кхам, сидя в этой, лодке путешествует по Реке забвения в миры духов. Либо по течению в Нижний Мир спускается, либо против течения поднимается до Верхнего. Смотря какие духи в него вселяются.
«Они разрыли могилу последнего шамана!» — мысленно ахнул я.
В глубине души догадывался, что парни потревожил могилу колдуна высокого уровня, но гнал от себя эту страшную мысль. Надеялся на лучшее. Теперь же догадка нашла своё подтверждение, и отрицать очевидное стало невозможно. Но мало того, что они ограбили могилу самого сильного шамана рода, оказывается, они ограбили могилу последнего шамана рода (это очевидно — некому было знак старшинства передать, раз унёс с собой в могилу). Хуже этого представить ничего было нельзя. С моих губ сорвалось:
— Не слышно птиц. Бессмертник не цветет. В сухой реке пустой челнок плывет.
— Что, говорите? — не расслышала Лера.
— Ничего, — мотнул я головой, стряхивая оцепенение. — Что ещё интересного поведал тебе консультант?
— Да много всякого разного. Дядечка разговорчивым оказался.
«Этот дядечка так раздухарился, оттого, что ты вся такая аппетитная, — подумал я. — Приди я со своей небритой рожей, был бы слив информации в режиме „по чайной ложке в час“».
Лера тем временем вытащила из сумочки блокнот и, заглядывая в записи, сказала:
— Лично меня вот что заинтересовало. Оказывается, довалары считают, что шаманы-кхамы, в отличие от обычных людей, обладают четырьмя душами. Первая душа — могильная — представляет собой тень. Она так и называется душа-тень. На языке доваларов «камс ич». При жизни она редко покидает тело, а после смерти следует за хозяином в могилу. Но когда хочет, уходит. А потом вновь возвращается. Когда тело истлевает, могильная душа превращается в змею и спускается в Нижний Мир.
— В змею, говоришь, превращается?
— Ага, в змею.
— Понятно, — кивнул я и спросил: — А вторая душа?
— Вторая — это душа-призрак, — ответила Лера, сверившись с записями. — На языке доваларов «хорманг илти ич», что означает «душа, плывущая вниз по течению реки». Она практически ничем не отличается от души-тени, а временами как бы сливается с ней. Вместилищем души-призрака, как и родственной ей души-тени, является кровь. Душа-призрак чаще всего принимает облик птицы. Считается, что она меньше связанна с телом, чем душа-тень, и во время сна способна улетать. Она может покинуть тело за несколько часов до сметри и существовать отдельно. А после смерти кхама его душа-призрак некоторое время путешествует по дорогим ей местам, а затем улетает в Верхний Мир.
— А третья душа кхама, надо полагать, превращается в волка? — предположил я.
Лера удивилась:
— Откуда знаете, шеф?
— Догадался.
— Правильно догадались. Третья душа кхама действительно имеет вид волка. Она живёт отдельно от
